С годами работа начала ее утомлять. Репутация Перкинс пошла на спад. Дважды она подавала Рузвельту прошение об отставке и дважды получала отказ. «Фрэнсис, вы не можете сейчас уйти. Не взваливайте это на меня, — уговаривал ее президент. — Я не могу придумать вам замену, не могу сейчас привыкать к новому человеку. Только не это! Пожалуйста, оставайтесь на посту и не спорьте со мной. Вы прекрасно справляетесь».
В 1939 году Перкинс попытались отправить в отставку. Дело строилось вокруг австралийского докера по имени Гарри Бриджес
[16], который возглавил всеобщую забастовку в Сан-Франциско. Противники Бриджеса утверждали, что он коммунист, и требовали выслать его из страны за подрывную деятельность
. Слушания по депортации, проводимые департаментом труда, затянулись. В 1937 году появились новые свидетельства против Бриджеса, и в 1938-м началось оформление депортации. Однако процедура была заблокирована решением суда, а затем подана апелляция в Верховный суд. Задержка разгневала противников Бриджеса, в числе которых были группы предпринимателей и лидеры других профсоюзов.
Вся критика обрушилась на Перкинс. Почему министр труда защищала подрывника? Один конгрессмен даже утверждал, что сама она русская еврейка и коммунистка. В январе 1939 года Парнелл Томас, представитель Нью-Джерси в Конгрессе, инициировал процедуру отставки. Пресса не стеснялась в выражениях. У Франклина Рузвельта была возможность выступить в защиту Перкинс, но он опасался запятнать свою репутацию и оставил ее без поддержки. Большинство ее союзников в Конгрессе также промолчали. Отказалась выступить в защиту Френсис и Федерация женских клубов. Газета The New York Times разместила двусмысленную редакционную статью, в которой просматривалось общее подозрение, что она в самом деле коммунистка, и никто не хотел вставать на линию огня, чтобы ее защитить. Только политики из Таммани-холла продолжали ее поддерживать.
Бабушка Перкинс учила ее: когда в обществе скандал, главное — «вести себя как ни в чем не бывало». Фрэнсис следовала этому совету. В ее воспоминаниях об этом периоде мы находим неловкие, но красноречивые формулировки. «Конечно, если бы я надо всем плакала, если бы я потеряла контроль, я бы сломалась, — позже говорила Перкинс. — Это наше, новоанглийское. Нам нельзя так поступать, иначе мы разваливаемся. Наша внутренняя целостность, умение сохранять свежую голову, решать и действовать, когда мы сами страдаем или причиняем себе вред, — все это развалилось бы, и у меня не было бы внутри того стержня, который дает мне веру, что Господь направит меня к нужному решению»
.
Проще говоря, Фрэнсис Перкинс осознавала свою внутреннюю хрупкость. Стоило ей ослабить хватку, и все могло бы развалиться. В течение многих лет она часто посещала монастырь Всех святых в Катонсвилле. Она находилась в нем два-три дня, пять раз в день участвуя в общих молитвах, питаясь простой едой и ухаживая за садом. Большую часть этого времени она проводила в молчании; порой, стоя на коленях в молитве, она не замечала, что вокруг моют пол, а монахини не решались ее потревожить. Пока продолжалось разбирательство по поводу отставки, Перкинс посещала монастырь при первой возможности. «Я обнаружила, что обет молчания — одна из самых прекрасных вещей на свете, — писала она другу. — Он оберегает от соблазнов суетного мира, от новостей, острот и обид… Просто удивительно, что он делает для человека»
.
Она стала задумываться о различии, которое прежде ей казалось несущественным. Когда человек жертвует бедняку пару ботинок, делает он это ради бедняка или ради Господа? Правильно это делать ради Господа, решила она. Бедняк, быть может, окажется неблагодарен, и вы расстроитесь, если рассчитывали сразу получить эмоциональное вознаграждение за свое дело. Но если вы действуете ради Бога, то никогда не падете духом. Человек, глубоко чувствующий свое призвание, не зависит от постоянных похвал. Он не ждет, чтобы ему каждый месяц или каждый год воздавалось за труды. Человек с таким призванием выполняет работу, потому что она хороша и правильна сама по себе, а не потому, что приносит результат.
Наконец 8 февраля 1939 года Фрэнсис Перкинс встретилась со своими обвинителями лицом к лицу. Она выступила перед Юридическим комитетом Палаты представителей Конгресса США на рассмотрении заявления об отстранении от должности. Фрэнсис произнесла длинную речь, подробно описав административные процедуры против Бриджеса, их причины и юридические ограничения, препятствующие дальнейшим действиям. Ей задавали множество вопросов, от скептических до откровенно грубых. Когда оппоненты безжалостно на нее нападали, она просила повторить вопросы, полагая, что воспроизвести их с той же оскорбительной интонацией уже не получится. На фотографиях с заседания она выглядит растрепанной и утомленной, но ее глубокое понимание дела произвело впечатление на комитет.
В конце концов в марте комитет постановил, что для отстранения от должности недостаточно фактов. Обвинения с Перкинс сняли, но отчет был неопределенным и неясным, почти не освещался в прессе, и ее репутация оказалась навсегда запятнана. Не имея возможности покинуть пост, она работала в администрации еще шесть лет, в основном оставаясь в тени. Она воспринимала это стоически, никогда не показывала на публике слабости или жалости к себе. После завершения государственной службы, когда у нее была возможность написать мемуары и изложить эту историю со своей позиции, она отказалась.
В годы Второй мировой войны Фрэнсис Перкинс старалась привлечь внимание президента к важнейшим проблемам: побуждала Рузвельта помочь европейским евреям и высказывала опасения по поводу вторжения федеральной власти в частную жизнь и гражданские свободы.
После смерти Рузвельта в 1945 году она наконец смогла оставить должность, хотя президент Трумэн приглашал ее работать в Комиссии гражданской службы. Вместо того чтобы писать мемуары, как ей предлагали, она написала книгу о Рузвельте. Эта книга пользовалась огромным успехом, но автобиографических деталей в ней довольно мало.
Лишь под конец жизни Перкинс узнала, что такое покой. В 1957 году молодой специалист по экономике труда пригласил ее преподавать в Корнеллском университете. За это она получала около десяти тысяч долларов в год — немногим больше, чем за несколько десятков лет до этого в Комиссии по делам промышленности штата Нью-Йорк, но ей нужны были деньги, чтобы оплачивать психиатрическое лечение дочери.
На первых порах она жила в гостинице, а потом ей предложили маленькую комнату в Теллурайд-хаусе — что-то вроде общежития для самых одаренных студентов. Она с восторгом приняла предложение. «Я себя чувствовала как невеста в брачную ночь!»
— рассказывала она друзьям. Френсис пила виски со студентами и не возражала, когда они по ночам включали музыку
. Каждый понедельник она ходила на собрания, хотя сама выступала редко. Она подарила своим студентам книгу Бальтасара Грасиана «Наука благоразумия»
[17] — трактат XVII века испанского священника-иезуита о том, как сохранить цельность натуры, попав во власть. Фрэнсис Перкинс сдружилась с Аланом Блумом, молодым профессором, который впоследствии стал знаменит благодаря своей книге The Closing of the American Mind («Бездумное поколение»). Некоторые студенты не могли понять, как эта милая тихая старушка могла сыграть столь важную роль в истории.
