– Как это – не здесь? – не понял Рашковский. – Вы меня уверяли, что в моем кабинете абсолютно безопасно. Вы говорили о самой совершенной защите.
– Верно, – сказал с убитым лицом генерал, – но мне нужно с вами поговорить.
– А здесь говорить нельзя?
– Нет, нельзя.
– Тогда у вас в кабинете.
– Нет. – У генерала было не просто плохое настроение. Он был явно не в себе.
– В моей машине, – предложил Рашковский, но собеседник покачал головой. – Что происходит? – разозлился Валентин Давидович. – Вы можете мне внятно объяснить?
– Я хотел бы с вами поговорить, – опустил голову Николай Александрович, – может, мы выйдем из вашего кабинета?
Рашковский понял, что произошло нечто невозможное. Он испытующе взглянул на генерала. Затем нажал кнопку прямой связи со своим секретарем.
– Лида, я никуда не еду. Пойдем, – сказал он Фомичеву.
Они вышли в приемную.
– Здесь мы можем поговорить? – зло спросил Рашковский.
– Нежелательно, – честно признался генерал.
– Тогда куда? – рявкнул Рашковский. – Куда мне идти? В свою спальню, в туалет, в комнату отдыха? Куда мне спрятаться от «жучков»? Что мне делать, если вы не можете обеспечить элементарную защиту от прослушивания? Куда мне бежать?
– Идите за мной, – предложил генерал.
Они вышли в коридор. Фомичев шел первым. Они дошли до конца коридора и остановились перед туалетами. Слева был мужской.
– Я так и думал, – зло пробормотал Рашковский, – что в конце концов вы загоните меня в сортир.
Фомичев постучал в правую дверь, словно в кабинет.
– Вы ошиблись, – прохрипел Рашковский, – здесь женский туалет. Или вы хотите, чтобы мы вошли туда?
Фомичев постучал еще раз, затем открыл дверь. В туалете никого не было.
– Войдите, – предложил генерал, – это единственное место на этаже, где вы не можете появиться. Именно поэтому мы сюда и пришли. Войдите, у меня действительно исключительно важное сообщение.
Когда Рашковский вошел, Фомичев закрыл дверь.
– Положение очень серьезное, – сказал генерал, – настолько серьезное, что я должен рассказать вам все, чтобы вы сами решили, как именно поступить.
– Что произошло?
– Я знаю, кто стоял за нападающими. Кто их нанял.
– Имя? – придвинулся ближе к генералу Рашковский. – Назовите мне имя.
– Это ФСБ, – выдавил Фомичев, – это были их люди.
– Что?! – изумленно спросил Рашковский. – Вы с ума сошли? Как это ФСБ? Вы хотите сказать…
– Да, – впервые позволил себе перебить Рашковского Фомичев, – они организовали нападение на ваш кортеж. С самого начала я был уверен, что здесь нечисто. К тому же Форина спрятали на квартире, а не в тюрьме. А когда они так быстро убрали второго свидетеля, я понял, что за этим нападением стоят спецслужбы.
– У вас есть факты или это ваши домыслы? – спросил Рашковский.
– Факты, – сурово ответил генерал, – я встречался с представителями ФСБ. Мне поставили условие, чтобы вы уехали из страны. В течение недели. Иначе нападение повторится и они вас ликвидируют.
– Как это – уехал? Они мне решили угрожать? Они, очевидно, не понимают, с кем связались. Я сообщу об этом во все газеты, дам сообщение по всем телеканалам, я обращусь в Думу, к новому президенту.
– Нет, – устало ответил Фомичев, – ничего не выйдет.
– Почему не выйдет?
– У них есть конкретное указание. Вы же понимаете, что на такое убийство они не могли пойти без санкции руководства. У них была эта санкция, Валентин Давидович.
– Кто им дал разрешение? Директор ФСБ? Премьер? Кто?
– Сам президент, – ответил генерал.
Рашковский оглянулся по сторонам. Почему-то подошел к зеркалу, поправляя галстук.
– Так, – сказал он, оборачиваясь к генералу, – значит, так. Откуда вы это знаете?
– Я же вам объяснил. Мне сделали конкретную раскладку. У них есть указание нового президента избавить страну от преступности. Они не будут церемониться, Валентин Давидович. И не станут искать доказательств вашей вины. Все это в прошлом. У них есть конкретный приказ убрать несколько авторитетов, устрашив остальных. Если вы не уедете, то будете первой жертвой.
– Значит, я должен показать им, что испугался. Должен сбежать?
– Иначе они вас убьют. И я не смогу вас защитить. Вы же понимаете, Валентин Давидович, что никакой защиты от ФСБ не существует. Я могу охранять вас от преступников, могу каким-то образом попытаться защитить вас от наемных киллеров. Но от ФСБ я вас защитить не смогу. И вы это должны понимать.
– Что вы мне советуете? – спросил Рашковский с перекошенным от сильного волнения лицом.
– Не знаю, – честно признался Фомичев, – если это указание президента, они пойдут на все.
– Вы думаете, президент приказал им меня убить?
– Конечно, нет. Он приказал навести порядок, поприжать преступность. А вы для многих знаковая фигура. Все об этом знают. Поэтому решили начать с вас.
– И чуть не убили мою девочку. Если это были сотрудники ФСБ, почему они стреляли в мою дочь?
– Не знаю, – чуть запнувшись, соврал генерал, – может, у них тоже бывают накладки.
Рашковский был интуитивным руководителем, и он почувствовал некоторую заминку.
– Накладка, – насмешливо повторил он, – значит, и у них бывают накладки?
– Может быть, – печально ответил генерал, – иногда бывают подобные вещи.
Он не стал говорить своего предположения о том, что сам не верил ни в какие накладки. Он не стал говорить, что все было рассчитано именно с целью взбесить самого Рашковского. Он не хотел этого говорить. Но и вообще промолчать он не мог.
– Вы должны уехать, – повторил Фомичев, – и быть готовым к неприятностям. Не исключено, что в стране начнутся новые разборки. В контрразведке постараются поссорить разные группировки друг с другом, чтобы понятие «верховный судья» окончательно потеряло свой смысл. Извините меня, Валентин Давидович, но это правда.
– Я понимаю. – Рашковский подошел к раковине, наклонился, открыл воду, плеснул на лицо. Дверь задергалась.
– Нельзя! – крикнул Фомичев. В дверь постучали, и они услышали голос Кудлина.
– Что произошло? – спросил Леонид Дмитриевич. – Почему вы здесь?
– Он тебе расскажет, почему мы здесь, – сказал Рашковский. Он ослабил узел галстука и начал умываться. Затем достал салфетки, вытер лицо. Фомичев и Кудлин молчали.
– Я еще подумаю, – тяжело дыша, сказал Рашковский. – Нужно все продумать. Поедем ко мне на дачу. Погуляем вокруг дома, посоветуемся. Расскажите Лене обо всем, Николай Александрович, пусть «порадуется» вместе с нами.
