Хоть и хорошо было в объятиях мужа, хоть уже и скользили его руки по всяким неположенным местам, а губы настойчиво исследовали мою шею, но необычный вопрос заставил меня отстраниться. А потом я кое-что сопоставила, припомнила и, прижав ладони морана к себе, на всякий случай уточнила:
– А почему это Раалу решил помчаться к храму раньше тебя? Или мне показалось, что он одно время всерьез тебя ко мне ревновал?
– Он ревновал не меня, а тебя, – шумно выдохнул мне в шею Таалу. – Только я долго не видел причины. Сам он молчал, а я ломал голову до вчерашнего дня, пока не увидел твою очаровательную матушку и не сообразил, что вы пахнете почти одинаково.
– Мне показалось, Раалу понравился ее запах, – осторожно заметила я, по-прежнему не давая ладоням мужа гулять, где вздумается. – Но твой брат довольно странно отреагировал, когда узнал, кем она мне приходится.
Муж ненадолго задумался.
– Мне тоже это показалось неестественным. А потом я вспомнил, каким взбудораженным он вернулся из одной вылазки года четыре назад. Он тогда был сам не свой. Все метался по дворцу раненым зверем. Рычал, огрызался… ну, ты примерно можешь себе это представить. Потом постепенно успокоился, а однажды все-таки признался, что в тот раз с отрядом ушел слишком далеко в горы. И на поверхность вышел на морском берегу. Как раз рядом со скалами, где находится ваш храм.
Я навострила уши.
– Мне удалось тогда вытянуть из него только то, что он видел женщину. Привлекательную и вкусно пахнущую светлую жрицу в траурном облачении.
– Раз в году, когда мы поминаем павших, мама совершает обряд памяти, – дрогнувшим голосом сообщила я. – И развеивает над волнами цветки белого дерева, символизирующие прах наших ушедших сестер. Это древняя традиция. Раньше цветы развеивали над горами. Но мама очень любит море, поэтому каждый год после обряда спускается к берегу и подолгу гуляет там в одиночестве… думаешь, поэтому Раалу так нервно отнесся ко мне поначалу? И потому так встревожился, когда увидел то черное платье?
Таалу оторвался наконец от моей шеи и затаенно улыбнулся.
– Он мне об этом не говорил. Но если мои догадки верны, брат поначалу действительно мог принять тебя за нее. Но не осмелился признаться, потому что видел, как на тебя смотрю я. Он бы не заступил мне дорогу. И предпочел смолчать, хотя я вполне могу представить его чувства, когда ты проявила симпатию ко мне, а не к нему.
– Бедный Раалу, – пробормотала я. – С учетом того, как много значат для вас запахи, он должен был с ума сходить эти годы. Зная, что та женщина – жрица, которую он, как и ты, не захотел бы обрекать на гибель, в ту ночь он, скорее всего, просто ушел. Хотел пережить свое отчаяние в одиночестве, поскольку вернуться и остаться с ней – значило бросить тебя. А он не мог этого сделать, так что неудивительно, что тогда вспылил. А когда увидел меня, наверное, подумал, что бог-отец над ним издевается. Сначала обалдел. Потом разозлился. Даже попытался выставить меня вон, лишь бы не подвергать опасности. И лишь вчера, когда стало понятно, что в ту ночь он видел совсем другую женщину…
– Мне кажется, твоя мама что-то такое подозревает, – доверительно шепнул муж, с чувством поцеловав меня в висок.
Я рассеянно кивнула.
– Она совсем не удивилась, когда его увидела, хотя я готова поклясться, что с моранами она раньше лично не общалась. К тому же Раалу стал первым мужчиной, которому она позволила к себе прикоснуться после отца. А если учесть, что ее видения намного более точные, чем мои… как думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем твой брат решится сделать ей предложение?
– Неужели это все, что тебя сейчас волнует? – лукаво прищурился муж.
– Нет, конечно, – с облегчением рассмеялась я, запоздало отпуская руки Таалу и позволяя делать все, что ему захочется. – На оставшуюся вечность я твоя целиком и полностью. И у тебя еще будет немало поводов, чтобы в этом убедиться.
Эпилог
Примерно девять месяцев спустя…
Когда за окном загорелись лиловые полосы заката, а в комнате раздался истошный крик новорожденного, я слабо улыбнулась и со стоном откинулась на подушки.
– Боже, какой кошмар… второй раз я ни за что на это не решусь.
– Не зарекайся, милая, никто не знает, как повернется жизнь, – проворчала мама, ловко обтирая и заворачивая орущего младенца в чистую пеленку. – Кстати, у вас мальчик. Пуповину сейчас обрежу, а ранка сама потом заживет. Не уверена, что на вашем малыше можно практиковать обычное исцеление.
Откинув с лица влажные волосы, я дождалась, когда она закончит, и требовательно протянула руки к сыну. Тот, испустив еще один недовольный крик, мгновенно угомонился и, едва его губы коснулись набухшего от молока соска, удовлетворенно зачмокал.
– Гляди-ка, шустрый какой, – усмехнулась мама, вытирая руки полотенцем. – Еще глаза не открыл, а уже к титьке потянулся.
Я с нежностью взглянула на сына, в котором удивительным образом перемешались наши с Таалу черты: круглое личико, пухлые розовые губки, которые достались ему от меня; а вот широкий лоб и узкий подбородок явно передались от супруга. А когда ребенок, насытившись, снова требовательно захныкал, я покосилась на окно и попросила:
– Задвинь, пожалуйста, шторы. Ему наверняка некомфортно.
– По идее он должен переносить солнечный свет гораздо лучше отца, – заметила матушка, но поднялась и послушно задернула плотные шторы. – Все-таки наша кровь – не водица, должна была дать ему какие-то преимущества.
– Через пару-тройку дней узнаем, – пожала я плечами.
Тем временем мама активировала слабенькое освещающее заклинание, и кромешная тьма в спальне сменилась мягким приглушенным светом, который, как и ожидалось, не доставлял сыну никакого беспокойства.
– Ладно, отдыхай, – сказала она, осмотрев меня еще раз и убедившись, что со мной и ребенком все в полном порядке. После чего собрала мокрые тряпки и собралась уходить. – Все равно часа два тебе нельзя подниматься с постели. А я попозже вернусь. Надеюсь, к тому времени твой муж уже придет в себя и сможет адекватно мыслить.
– Мама? – позвала я, когда она развернулась и решительно направилась к выходу. – Так что ты решила с Раалу? Он сделал тебе предложение?
У матушки отчетливо напряглась спина.
– Сделал. На днях.
– И что?
– И я сказала, что подумаю.
– Как тебя не стыдно? – укорила я ее, перекладывая сладко сопящего сына поудобнее, а затем приподнялась на одном локте. – Он же тебе нравится. И от тебя без ума. Так почему бы не перестать изображать святую невинность и просто не сказать ему «да»?
– А ты помнишь, как отреагировали сестры на известие об окончательном прекращении изоляции моранов? – нервно огрызнулась мама.
– Помню. И что? Привыкнут.
