Азия, считают многие исследователи, не столько географическое, экономическое и политическое явление, сколько историко-культурное. «Само понятие Азии преимущественно западное, — подчеркивает Доминик Моизи. — Азиаты не считают себя от природы азиатами и не называют себя так — по крайней мере, не настолько, насколько европейцы считают себя европейцами.
Азиаты не имеют общей религии… У них нет общей истории. У них нет общего врага (которым был когда-то ислам для христианских народов Европы). У них нет общих культурных ориентиров»
[585]. Примечательно, что единственный музей азиатской цивилизации в Азии существует в вестернизированном Сингапуре, где официальный английский язык соединяет китайское, малайское и индийское население.
Соглашаясь с этим, нельзя не заметить, что сознание азиатского единства существует, а история его формирования насчитывает не одно тысячелетие. Самая древняя на планете торговая ось протянулась на пять тысяч километров от гор Малой Азии через междуречье Тигра и Евфрата в Персидский залив и от побережья Индийского океана до берегов Инда. Именно на перекрестках этого пути выросли крупные торговые города Ур, Акал, Вавилон, Ниневия (все на территории современного Ирака). Поток товаров из этих городов распространялся все шире: сначала на Средний Восток, затем до Средиземноморья, а потом и на восток — до самого Китая.
Более двух тысяч лет назад китайский шелк и фарфор уже обменивались на индийский хлопок, южноазиатские пряности и древесину на всем протяжении Великого шелкового пути, водных путей Юго-Восточной Азии. Китайский шелк доходил в начале нашей эры до Рима. Китайские торговцы загружали суда в южных портах, откуда они шли вдоль берегов Индонезии, полуострова Малакка, через Бенгальский залив к портам Шри-Ланки. Там их встречали индийские купцы, переправлявшие ткани в тамильские порты, откуда через арабских и греческих посредников они попадали на остров Диоскория у южных берегов Аравийского полуострова, где бурно торговали индийские, персидские, эфиопские, арабские, греческие предприниматели, которые по Красному морю достигали Египта, откуда по Нилу товары попадали в Средиземное море. Еще более сложным был сухопутный маршрут по Великому шелковому пути, открытый посланниками императоров династии Хань во II веке нашей эры, в основных центрах которого — Самарканде, Исфахане, Герате — ведущую роль играли еврейские, армянские и сирийские купцы и перекупщики
[586].
Культурные связи уходят корнями еще в III век до н. э., когда индийский император Ашока начал экспансию буддизма за пределы субконтинента. Первые попытки паназиатского политического объединения можно усмотреть в политике сбора дани императорским Китаем, который проводил различие между неазиатскими «варварскими» странами и азиатскими данниками — Кореей, Японией, королевствами Юго-Восточной Азии.
В выковывании общеазиатского единства велика была роль самой обширной империи в истории человечества — монгольской империи Чингисидов, простиравшейся от Тихого океана до Восточной Европы и включавшей в себя современные Китай, Россию, Украину, Венгрию, Иран, государства Средней Азии и Леванта, Северную Индию. Она соединила в рамках одного государства представителей самых разных народов, религий и культур, оставив на них свой отпечаток. Опыт монгольского государства, чьи правители жили в Китае, был любопытным.
Каррер д’Анкосс считала наиболее важными компонентами монгольского наследия идеологию, принципы политической организации государства и отношений собственности: «Чингисхан передал своим наследникам политические структуры и способ управления, которые не могли сравниться в своей эффективности ни с каким другим государственным устройством того времени. Эта система была продуктом идеологической концепции, что встречалось крайне редко, если вообще существовало в то время, но что стало сплошь и рядом распространенным явлением в ХХ столетии. Монгольская система ставила себе целью утверждение мировой Империи, завоеванной путем серии постоянных войн, и она стремилась установить, благодаря поставленной повсюду власти, глобальный мир и общественный порядок, ключевыми понятиями в котором были слова справедливость и равенство, под эгидой всемогущего хана. Но таким образом организованное человечество, обеспеченное безопасностью и равенством, должно было платить за эти благодеяния, постоянно и неустанно служа государству, то есть хану, который являлся его воплощением. Со своей стороны, хан, всемогущий властитель над жизнью своих подданных, был также собственником земель своей Империи»
[587].
Монгольская империя давала пример полиэтничности и мультиконфессионализма. Чингисхан не принадлежал ни к какой религии, но с уважением относился к служителям любых культов при условии, что они будут молить своих богов за здравие монголов. Впрочем, уже младший брат Батыя Берке, руководивший Северо-Кавказским регионом, был первым из Чингисидов, кто принял ислам.
Когда и почему Запад вырвался вперед? Полагаю, важнейшим фактором оказалась демография. Наличие огромной и часто избыточной рабочей силы в Азии поощряло экстенсивный характер производства. Отсутствовали серьезные стимулы для внедрения технических новинок. Научное знание на Западе оказалось куда больше востребованным в практических целях, чем на Востоке.
Запад начинал также уходить вперед благодаря использованию огнестрельного оружия. Казалось бы, порох изобрели в Китае, и артиллерия там появилась не позже, чем на Западе. Почему же в Азии не стали развивать эти вооружения? Кеннет Чейс считает, что в Европе для этого было больше стимулов, чем на Востоке. В Европе с начала Нового времени политическая фрагментация привела к большому количеству войн. Существовало множество подлежавших штурму укрепленных городов. Оказались востребованы крупные армии, а лошадей на всех не хватало, поскольку в Европе негде было пасти большие табуны. На первый план выдвинулась пехота, главными задачами которой было уничтожение медленно передвигавшейся пехоты противника и взятие городов. И для того, и для другого наиболее эффективными средствами были ружья и пушки.
В Азии войны были более редким явлением, особенно гражданские, если не считать великую войну в Корее 1592–1598 годов. Китаю — крупнейшей военной державе — приходилось отбиваться, в основном, от степных кочевников, против которых огнестрельное оружие неэффективно. Армии Китая, Индии, Персии, Турции были в значительной степени кавалерийскими, степные просторы или близость к ним позволяли иметь неограниченное количество лошадей. Стимулы к военной инновации в Европе оказались гораздо сильнее
[588].
