Серьезным камнем преткновения остается проблема Тайваня, которая в политике Пекина занимает, безусловно, центральное место. КНР настаивает на необходимости воссоединения с ним во благо всех китайцев. Вашингтон утверждает, что его забота — сохранение демократии, носителем которой является Тайвань. Хотя, конечно, корень проблемы в другом. Еще генерал Дуглас Макартур говорил, что Тайвань — это «непотопляемый авианосец», занимающий позицию ровно посередине береговой линии Китая. Только слияние Тайваня с КНР ознаменовало бы возникновение в Восточной Азии «действительно многополярной военной ситуации»
[661].
Китай отделяют от Тайваня сто миль. Однако не похоже, что Пекин намерен воевать за остров. Он делает все, чтобы воздействовать на Тайвань экономически и пропагандистски. В настоящее время о сроках решения «тайваньской проблемы» китайские руководители предпочитают не высказываться, хотя ранее заявлялось, что эта задача должна быть решена к середине XXI века. Соединенные Штаты не могут согласиться с переходом Тайваня под китайскую юрисдикцию, поскольку другие американские союзники начнут сомневаться в прочности обязательств Вашингтона. Но и в самих Соединенных Штатах можно услышать мнение о невозможности неограниченно долго сохранять независимость Тайваня. Даже Бжезинский не исключает, что решение «в логике формулы Дэн Сяопина «один Китай — две системы», представляет эластичную формулу как для объединения, так и для сохранения отчетливых политических, социальных и даже военных институтов»
[662].
После победы партии Гоминьдан на парламентских и президентских выборах в 2008 году возникли предпосылки к снижению конфликтного потенциала, накопившегося за предшествовавшие годы правления Демократической прогрессивной партии (ДПП), осуществлявшей курс на суверенизацию. Избрание в 2009 году председателем Гоминьдана Ма Инцзю означало еще более высокий уровень диалога. Он пошел на открытие прямых авиарейсов с материка на остров, разрешил туристам из КНР посещать Тайвань, а также подписал соглашения по взаимному снижению тарифов. Примерно 30 % тайваньского экспорта приходится на Китай. Две трети тайваньских компаний осуществляли инвестиции в китайскую экономику. Ежегодно остров посещают около полумиллиона туристов с материка, а 750 тысяч тайваньцев как минимум по полгода проживают в Китае. Власти Пекина начали вкладывать большие средства в поддержание и восстановление культовых мест на материке, которые пользуются популярностью у тайваньских туристов
[663].
Популярность Ма Инцзю обеспечивает именно его подход к отношениям с КНР, который укладывался в формулу «трех нет»: нет — полной независимости от Китая, нет — объединению с КНР, нет — использованию силы для решения споров. Все большая часть населения Тайваня (более 60 %) проявляет практическую заинтересованность в развитии связей с КНР. Впрочем, 70 % жителей острова считают себя в первую очередь тайваньцами, и лишь во вторую — китайцами
[664]. Играет свою роль и тот фактор, что после первых прямых выборов президента в 1996 году Тайвань позиционирует себя как становящуюся демократию. В 2014 году в Тайбее прошла серия уличных студенческих акций, сопровождавшихся даже захватом парламента, в знак протеста против заключения китайско-тайваньского договора о торговле и услугах
[665]. КНР, в свою очередь, продолжает внимательно следить за попытками Тайваня расширить свое внешнеполитическое влияние и пресекает любые шаги острова, которые подключали его к деятельности международных организаций в качестве суверенной стороны. В настоящее время всего 23 государства имеют официальные связи с Тайванем, причем, за исключением Ватикана, это — развивающиеся страны Африки, Океании и Латинской Америки, которые заинтересованы в «безвозмездной» тайваньской помощи для поддержания своей экономики.
Все большее место во внешней политике Китая занимает Россия. В Китае сохраняется историческая память о том, что на рубеже 1940–1950-х годов была создана особая модель отношений, суть которых — в разделении глобальной и региональной ответственности при продвижении общих внешнеполитических интересов по принципу «спина к спине». Китай признавал СССР в качестве старшего партнера, а себя как союзника Советского Союза.
«Затем, после китайско-советского раскола, он увидел себя в роли предводителя третьего мира в борьбе с обеими сверхдержавами, что повлекло за собой значительные издержки и немногочисленные преимущества. После смены американской политики при администрации Ричарда Никсона Китай попытался стать третьим участником в игре «баланс власти между двумя сверхдержавами», уравновесив в 1970-х США, которые тогда казались слабыми, но затем, в 1980-е, когда военный потенциал Соединенных Штатов возрос, а СССР испытывал экономические трудности и увяз в Афганистане, Китай занял равноудаленную позицию»
[666], — писал Хантингтон.
Сегодня Россия — единственная крупная страна, на которую представители китайской внешнеполитической элиты традиционно могут положиться больше, чем на политическую элиту других стран, так как есть больший уровень взаимопонимания, взаимной рефлексии, более тесные исторические связи и т. д. Москва — независимый центр силы — интересует Пекин как определенный противовес в его сложных партнерско-конкурентных отношениях с Соединенными Штатами, Европой, с Японией, как один из гарантов проведения им собственной «независимой и самостоятельной» внешней политики. Китай разделяет российский взгляд на многополярность в мире. За идеалом многополярности стоит простая реальность: и Россия, и Китай достаточно сильны, чтобы иметь собственные подходы в международных отношениях, но не достаточно сильны, чтобы поодиночке противостоять одной сверхдержаве.
Бжезинский замечал, что «возрастающая роль Китая в мире и процесс восстановления России создают новый элемент в геополитической расстановке сил, не направленной открыто против Соединенных Штатов, как прежний китайско-советский альянс, но вызванный к жизни совпадающими региональными интересами, а также общим желанием (открыто не провозглашенным) подрезать распростертые крылья Америки»
[667]. Россия и Китай отрицательно относятся к давлению Запада по вопросам их внутреннего устройства, к американской политике «продвижения демократии».
