После Первой мировой войны и вплоть до 1980-х годов шло укрепление национальных государств. Функционирование единого глобального сообщества было затруднено из-за раскола мира на противостоящие системы. Прекращение «холодной войны», распад социалистического лагеря и Советского Союза создали предпосылки для глобализации, главной движущей силой которой стали страны Запада, увидевшие возможность расширить свое влияние в развивающихся государствах путем экономического и информационного проникновения.
Под глобализацией понимают резкое ускорение процесса пересечения национальных границ деньгами, товарами, услугами, информацией, людьми. В 1990-е годы именно в связи с глобализацией появились концепции, доказывавшие неизбежность ослабления и постепенного отмирания государства, стали хоронить Вестфальскую систему.
Действительно государства стали утрачивать монополию на реализацию властных функций. Оставаясь главными действующими лицами, они вынуждены делить арену мировой политики с международными правительственными и неправительственными организациями, транснациональными корпорациями, группами давления, наднациональными и субнациональными институтами, информационными сетями.
Дневной оборот денег, пересекающих национальные границы, во много раз превышает годовой размер ВВП подавляющего большинства стран мира. Экономическая мощь транснациональных корпораций превосходит возможности правительств даже среднеразвитых стран. Хозяйственная политика отдельных государств перестает быть суверенной, находясь под усиливающимся воздействием ситуации на мировом рынке. «Быстрое развитие международной финансовой системы снижает барьеры между внешней и внутренней политикой, между правами человека и соображениями безопасности», — подчеркивает старейшина политологии Уолтер Рассел Мид. Ведь слежка за финансовыми потоками в целях противодействия наркотрафику, отмыванию денег, терроризму становится воистину глобальной
[14].
Министерства иностранных дел постепенно утрачивают привычную роль единственного представителя страны на международной арене. Возрастает удельная значимость «низкой дипломатии» (торговля, технологии, валюта и т. д.) по сравнению с «высокой дипломатией» (национальная безопасность, военные кризисы, саммиты). Энергетическая, научно-техническая, транспортная, социальная, экологическая политика все сильнее интернационализируется. При этом правительства и парламенты, не говоря уже об избирателях, мало задумываются над тем, насколько решение ими внутренних проблем воздействует на остальной мир и зависит от него.
Глобализация обостряет те общие проблемы, которые стоят перед всем человечеством, несет с собой опасность их более быстрого распространения. Любая ошибка способна стать глобальной — применение атомного оружия, изобретение смертоносного вируса или лекарства — и оказаться фатальной для всего человечества, которое становится «все более уязвимым перед лицом финансового кризиса, пандемии или кибератаки»
[15].
Вместе с тем, решение многих глобальных проблем возможно более эффективно (или только) на уровне национальных государств: изменение климата, наступление пустынь, выбросы углекислого газа, экология, преступность, эпидемии, бедность, неуправляемость мегаполисов или нарастание отчуждения индивидуума от общества. И не случайно идеи государственного суверенитета вновь становятся популярными в мире. У современного человека существует множество идентичностей — религиозных, этнических, национальных, локальных, политических, профессиональных — но он вовсе не спешит избавиться от идентичности государственной. Повсеместно, как свидетельствуют глобальные опросы, люди, считающие себя гражданами своих государств, гораздо более многочисленны, чем граждане мира
[16].
Глобализация оказывает противоречивое воздействие на развитие демократических институтов. С одной стороны, усложнение общественных связей, децентрализация экономической деятельности, информационных потоков приводят к невозможности их регулирования из единого центра. Это подразумевает менее иерархическое управление, порождает тенденцию к выстраиванию общества по типу сети, а не иерархии институтов. Вместе с тем, выясняется, что демократия и рыночный либерализм, взятые сами по себе, не создают надежных и устойчивых к вызовам глобализации государств. Демократические Филиппины менее приспособлены к реальностям современного мира, чем квазидемократические «азиатские тигры». Западные демократии демонстрируют в последние десятилетия худшую экономическую динамику, чем совсем не демократический Китай. Демократия, считает экс-премьер Великобритании Тони Блэр, сталкивается с «вызовом эффективности»: «Медленная, бюрократическая и слабая она слишком часто подводит граждан и не позволяет добиться результата»
[17].
Видный американский аналитик Чарльз Капчан считает: «В мире, характеризующемся скоростью, прозрачными границами и взаимозависимостью, более централизованные государства вполне способны регулярно оставлять позади своих демократических визави, исповедующих принципы laissez-faire. Как ясно показал недавний экономический кризис, регулируемые рынки и плановая экономика могут иметь осязаемые преимущества перед западными альтернативами… Грядущий глобальный поворот… произведет на свет мир не только со множеством центров силы, но и со множеством версий модерна (современности)»
[18]. Если в 1990-х годах демократия рассматривалась в качестве главной и единственной предпосылки успешного развития, то сейчас к этому добавляется обеспечение управляемости государством и обществом.
Идет накопление информации о гражданах, их поведении, а также создание электронных баз данных об их телеметрических параметрах, структуре ДНК, отпечатках пальцев и т. д. Американское Агентство национальной безопасности, как поведал Эдвард Сноуден, прослушивает весь мир. Тем самым резко возрастают возможности для вмешательства в личную жизнь граждан и для глобального контроля над их поведением. Это находится в противоречии с рядом основополагающих демократических принципов и может потребовать дополнительных мер по защите сферы частной жизни.
Серьезный вызов государствам и демократии бросает современное информационное общество. В мире работают более 5 млрд мобильных телефонов, более 2 млрд людей пользуются Интернетом. Создаются трансграничные виртуальные сообщества, способные воздействовать на правительства вплоть до их свержения. Количество граждан, становящихся де-факто непрофессиональными журналистами, хроникерами, блогерами, растет по экспоненте. Они устраивают флэш-мобы, «революции Твиттера», атакуют серверы не понравившихся госструктур, публикуют секретные материалы, документируют коррупцию. Причем все они обладают могучим компьютерным обеспечением: по своим возможностям iPhone 6 превосходит самый мощный суперкомпьютер, который только существовал на планете в 1990-е
[19].
