У России нашлись сторонники среди американских ультраконсерваторов. Так, Патрик Бьюкенен полагает: «Путин пытается показать, что Москва — это праведный город современности, а также центр сопротивления контрреформаторства новому язычеству. В войне культур за будущее человечества Путин твердо и уверенно водружает российский флаг на стороне традиционного христианства. В его недавних выступлениях прослеживаются отголоски деклараций Иоанна Павла II, который в своей энциклике Evangelium Vitae (Евангелие жизни) в 1995 году подверг Запад суровой критике за его поклонение «культуре смерти»
[369].
Еще сильнее солидаризируются с Путиным американские левые и антиглобалисты. Один из них — Дон Мартен — утверждает: «Когда-нибудь историки, возможно, назовут происходящее началом конца надменной, свихнувшейся от гордыни американской империи — если, конечно, это не станет началом конца человечества. Ученые объяснят, что виной всему была полная безответственность трехглавого чудовища по имени Обама-Байден-Керри и его бесчисленных летучих обезьян — неоконсерваторов и либеральных интервенционистов»
[370].
Политика Обамы в отношении России, как, впрочем, и во многих других случаях, явилась сочетанием рецептов неоконсерваторов и либеральных интернационалистов. «Своими, с американской точки зрения, вызывающе несистемными действиями в Крыму Москва фактически поставила вопрос о способности Вашингтона как мирового лидера добиваться поставленных целей и поддерживать нормы и принципы сложившегося после 1991 года миропорядка… Поэтому «своеволие ревизионистской державы» необходимо решительно пресекать. Поворот к сдерживанию России в рамках подобного восприятия ситуации был неизбежен»
[371]. Были введены санкции против многих представителей российской элиты, нефтегазового, оборонного и банковского секторов России. С осени 2014 года во всех своих речах Барак Обама стал называть Россию в числе трех основных угроз безопасности человечества, наряду с Исламским государством и лихорадкой Эбола.
Во второй год конфликта хор голосов при обсуждении политики в отношении России становится чуть более взвешенным, хотя в основном остается антироссийским. Так, Стив Сестанович, активно расширявший НАТО, работая в администрации Клинтона, видит ответ в возвращении к долговременной ремилитаризации Европы, увеличении присутствия «натовского сапога» в Восточной Европе и вооружении Украины
[372]. Но все больше экспертов уверяют, что давно пора вступить в политический диалог с Москвой об основах безопасности в Европе, поскольку «поиск конфронтации с Россией в конце концов может привести к Армагеддону»
[373].
Глава 4. География русской судьбы
Россия одно из немногих (двух-трех) государств на планете, которые могут похвастаться пятью веками непрерывного суверенного существования, не прерванного завоеваниями извне или нахождением под чьей-то сторонней властью.
Душевный пейзаж
Главный фактор, определяющий судьбу России — это самая северная и самая холодная страна в мире. Две трети ее территории покрыты снегом две трети года. «Боковая ветвь православно-христианской цивилизации в России подверглась вызову лесов, дождей и морозов, еще более суровому, чем тот, с которым пришлось бороться западной цивилизации»
[374], — подчеркивал Тойнби. Средняя температура в СССР составляла минус 2 градуса по Цельсию (в Китае — +25). В Российской Федерации, лишившейся ряда теплых регионов, средняя температура упала до –5,5 градуса. Москва — весьма теплое место по российским меркам — является самой холодной столицей мира (соревнуясь за этот титул с Оттавой и Улан-Батором). Континентальный климат предопределяет огромный перепад температур. Если в районе экватора Земли разницы между средней температурой зимой и летом практически нет, в Великобритании, Франции или Испании она составляет 10–15 градусов, то в районе Москвы она превышает 30, а между Енисеем и Становым хребтом достигает 65 градусов. Здесь же — в районе Верхоянска — находится глобальный полюс холода.
Такое местоположение имело позитивные аспекты. Суровая зима предохраняла Россию от тропических болезней, которые опустошали другие части земного шара. Северные леса были богаты зверем, а на меха в мире всегда существовал большой спрос; леса давали древесину, из которой на протяжении веков была выстроена почти вся российская недвижимость, создавался флот. Леса хоть немного защищали от кочевников. Но размеры и климат страны брали свой дополнительный налог с любой деятельности. Леса и болота создавали на каждом шагу множество непредвиденных опасностей. Это приучало внимательно следить за природой, развивало осторожность и изворотливость в трудных обстоятельствах, привычку к терпеливому преодолению невзгод и лишений. «В Европе нет народа менее избалованного и притязательного, приученного меньше ждать от природы и судьбы и более выносливого»
[375], — подчеркивал Василий Ключевский.
Восточно-Европейская равнина — весьма неблагоприятный регион для сельского хозяйства, основного занятия его населения. Если в Западной Европе сельскохозяйственные работы производятся в течение 300 дней с февраля по ноябрь (с двухмесячным мертвым сезоном), то в России для подобной деятельности пригодны всего 130 дней, из которых 30 суток — сенокос и 100 — земледелие.
Плодородие обрабатываемой земли было низким, на протяжении веков урожайность на помещичьих землях традиционного российского Нечерноземья составляла сам 2, сам 3 (то есть из одного посаженного зерна вырастали 2–3), на крестьянских — еще ниже. В Англии, где снег — большая редкость, урожай достигал сам 10. Короткое время полевых работ не оставляло места для новаторства и экспериментов: один неверный шаг, потеря нескольких дней — и впереди маячит голод
[376].
Хозяйство русских крестьян, а они еще в начале ХХ века составляли более 85 % населения, базировалось на сжатом цикле полевых работ и предполагало способность к тяжелому и героическому труду в течение короткого сельскохозяйственного сезона. Но шесть-семь месяцев в году земледелие было невозможным из-за погодных условий. Крестьяне мастерили мебель и домашнюю утварь, пряли, шили одежду, заготавливали дрова, ходили за скотиной, что создавало тип разносторонне развитого, выносливого, энергичного, но необязательно готового к систематическому труду человека. Отсюда же, полагаю, и нередко загульные формы релаксации — и в минуты, и в долгие зимние месяцы отдыха.
