Вновь встал вопрос о границах Западной системы. «Некоторые историки считают, что после распада Советского Союза в 1991 году Центральная Европа восстановилась в том виде, в каком она сложилась на протяжении Средних веков»
[432], — пишет Жак Ле Гофф, известный французский медиевист. Причем вопрос сразу был переведен в практическую плоскость: как далеко распространять на восток европейские и евро-атлантические институты — ЕС и НАТО. Нетрудно заметить, что западная система воспроизводила себя по средневековой цивилизационной матрице, которая не включала в себя Россию.
Серьезнейший удар по политике Козырева был нанесен открывшейся перспективой расширения НАТО вопреки многочисленным заверениям, данным западными лидерами еще Михаилу Горбачеву, что этого никогда не произойдет. Ельцин сменил тональность российской дипломатии. В послании Федеральному Собранию президент заявил: «В 1994 году нам надо положить конец порочной практике односторонних уступок»
[433]. О вступлении в «западный клуб» речи больше не шло. Кремль усиленно искал альтернативу расширению НАТО, предлагая «далеко идущие инициативы формирования новой Европы». Однако всякий раз слова, усилия, демарши Москвы опровергались реальностью, одна «принципиальная позиция» сдавалась за другой. В преддверии президентских выборов 1996 года Ельцин передал МИД в руки Евгения Примакова, что позволило прикрыть предвыборный внешнеполитический фронт.
Лишь исключительно жесткая и за рамками правил антикоммунистическая кампания, финансовые вливания, элитно-силовая консолидация и чудеса на избирательных участках позволили Ельцину в июле 1996 года во втором туре добиться переизбрания на новый срок. Между двумя турами у Ельцина был инфаркт. Кампания завершилась без кандидата, но страна об этом не знала.
После операции на сердце Ельцин затеял новый тур либеральных реформ. «Мне казалось, что после выборов 96-го наступала новая эпоха. Эпоха строительства»
[434]. Была проведена масштабная приватизация по схеме «залоговых аукционов», в результате которой за 1,1 млрд долл. ряд крупных финансовых структур (поднявшихся на бюджетных деньгах) установили контроль за крупнейшими предприятиями, вошедшими в новые частные холдинги — ЮКОС, Норильский никель, ТНК и т. д. Но, во-первых, активы достались новым собственникам по символической цене, и часто это имело следствием простую перепродажу этих активов и закрытие производства. Во-вторых, низкая цена входа на рынок обусловила ориентацию на текущую прибыль и невнимание к перспективным целям. В-третьих, становилось бессмысленным строительство новых производств, коль скоро они по издержкам не могли конкурировать с приватизируемыми почти задаром предприятиями. В-четвертых, допуск к приватизации только «своих» ограничил приток на российский рынок иностранных капиталов
[435].
«Невидимая рука рынка», на которую возлагались большие надежды, так и осталась невидимой. Она не смогла произвести ни одного корабля, атомного реактора, нового самолета, автобана, не решила проблем деградации сфер образования, здравоохранения. «В процессе рыночной, в значительной степени стихийной трансформации выживали наиболее ликвидные отрасли, связанные с экспортом необработанного сырья и полуфабрикатов. Фактически мы пережили масштабную деиндустриализацию»
[436], — напишет Владимир Путин. Месяцами люди не получали заработную плату и пенсии.
Более осмысленной во второй срок президентства Ельцина начала выглядеть внешняя политика. Примаков заявил: «Модель ведомой страны неприемлема для России»
[437]. В противовес он фактически провозгласил собственную доктрину: приоритет российских интересов и отказ от роли «младшего партнера» в отношениях с США и Западом в целом, не допуская при этом обострения отношений и появления новых разделительных линий; установление многополярного мира, многовекторность внешней политики и проведение в ряде острых международных вопросов линии, альтернативной позиции США (отсюда перенос акцентов на развитие отношений со странами Западной Европы, попытки создания «оси Москва — Пекин — Дели», независимая линия в отношении Ирана, Ирака, Югославии); продолжение интеграции России в глобализирующийся мир; интеграция СНГ «на разных скоростях».
Россия получила членский билет в Парижский и Лондонский клубы, вступила в АТЭС, был ратифицирован Договор о партнерстве и сотрудничестве между Россией и Европейским союзом, подписан Основополагающий акт Россия — НАТО. В 1996 году было создано Сообщество Белоруссии и России (позднее трансформировавшееся в Союз). «Доктрина Примакова» прошла испытание на прочность во время борьбы по поводу расширения НАТО в 1996–1997 годах, иракского кризиса конца 1997 — начала 1998 и в период войны Запада против Югославии весной 1999 года. И практически в каждом случае России пришлось отступить, удовлетворившись символическими компенсациями.
В марте 1998 года последовала третья попытка ельцинских либеральных реформ: отставка кабинета Виктора Черномырдина и назначение и. о. премьера Сергея Кириенко. В августе грянул дефолт. Банки, компании, частные лица лишились огромных средств, цены вновь устремились ввысь. Ельцин, ставший «хромой уткой», призвал в правительство команду тяжеловесов во главе с Евгением Примаковым. В дальнейшем главной политической интригой стал состав власти после Ельцина. Примаков в роли душеприказчика не устраивал слишком многих: «окружение президента понимало, что не соглашусь играть в оркестре, дирижируемом олигархами»
[438]. Премьером ненадолго стал Сергей Степашин, но его рейтинг не устроил президента. Выбор Ельцина пал на Владимира Путина.
За годы президентства Ельцина экономика сократилась вдвое и откатилась на 14-е место в мире, ВВП сжался до $300 млрд. Россия чудом прошла по краю пропасти в 1990-е годы. В программной статье «Россия на рубеже тысячелетий», вышедшей 30 декабря 1999 года — за день до отставки Ельцина, — Путин отмечал: «Россия переживает один из самых трудных периодов в своей многовековой истории. Пожалуй, впервые за последние 200–300 лет она стоит перед лицом реальной опасности оказаться во втором, а то и в третьем эшелоне государств мира»
[439]. 26 марта 2000 года страна обрела нового президента.
