Христианизация варваров, по мнению Франко Кардини, стала важнейшим явлением в средневековой европейской истории. В своем фундаментальном труде исследователь довольно подробно освещает путь к христианству таких германских народов, как вестготы, остготы, франки и др. Автор не просто описывает ход событий, но пытается доказать, что к новой вере германцы приходили через своеобразное совмещение образов своих богов с образом Иисуса Христа, языческих представлений — с комплексом понятий и чувствований, присущих христианской религии. Этот процесс протекал очень сложно, ибо во многих пунктах христианская доктрина находилась в драматическом противоречии с германскими традициями, в особенности в интерпретации войны и мира, веры и верности. Процесс «совмещения ценностей» шел в течение всей эпохи раннего Средневековья, и, лишь когда он был завершен, пришло время подлинного зарождения средневекового рыцарства. Однако элементы военной морали германцев, их религиозных представлений прочно вошли в этнос европейского рыцарства.
Христианство, изначально весьма неоднозначно относившееся к войне вообще и к воинам, в частности (памятуя о евангельских речениях «Блаженны миротворцы», «Взявшие меч мечом и погибнут» и т. д.), тем скорее должно было изыскивать компромиссные решения в мире, погруженном в стихию непрерывных боевых действий. Выработка собственной теоретически, вернее, теологически обоснованной позиции по этому вопросу диктовалась социальными условиями и необходимостью не только доктринального, но и политического самоутверждения церкви. Меч и крест должны были соединиться в рамках одного учения.
В религиозной полемике II–IV вв. п. Р.Х. вырабатываются понятия «Божье воинство» («воинство Бога») и «мирское воинство». Начиная с сочинений апологетов, «воины Христа» завоевывают все более и более прочные позиции в системе ценностей нарождающегося средневекового мира. Франко Кардини освещает взгляды на войну таких видных христианских богословов и отцов Церкви, как Амвросий Медиоланский и Аврелий Августин, называя последнего «теологом войны», но вместе с тем указывая на неоднозначность его суждений, ибо временами гиппонский епископ высоко оценивал состояние социального и политического спокойствия в обществе, то есть выступал как поборник мира, а не войны. Автор книги заостряет внимание на впервые предложенном именно Блаженным (у католиков — Святым) Августином разделении войн на праведные, справедливые, и неправедные, несправедливые, и оправдании им войны «во славу господню», что в немалой степени определило развитие социальных и политических идеалов Христова Воинства (рыцарства) и христианской воинской (рыцарской) этики.
Затем акцент переносится из сферы собственно теологической, или богословской, на область юридическую и конкретно-историческую. В книге анализируется трансформация понятия «защитник веры» от его мистико-религиозной интерпретации до конкретного социального выражения в институте фогства. Показывается роль литургии в формировании новых военных традиций, возникновение нового типа воинов — «святых воителей», а также развитие культа военных святых, над которым возвышается культ мессии — заступника, спасителя, избавителя. Собственно, происходит «милитаризация». Рыцарь сражался ради славы, но не всегда ее приносила только победа. Героическая смерть в честном бою считалась не менее достойным завершением его жизни. Рыцарские идеалы отчасти противостояли этическим принципам, диктовавшимся христианством.
Гордыня, провозглашенная церковью главнейшим из смертных грехов, считалась важнейшим достоинством рыцаря. Месть за оскорбление (нередко мнимое) была законом его этики, в которой не оказалось места для христианского всепрощения. Рыцари мало ценили человеческую жизнь, свою и особенно чужую. Они привыкли проливать кровь, и война казалась им естественным делом.
К III в. до Р.Х. на Севере приходят в движение различные германские племена и устремляются на Юг, к Черному морю. Первыми пошли скифы, за ними сарматы, за сарматами — бастарны. Затем эрулы (герулы), готы, аланы, бургунды, вандалы, гепиды, руги. Если судить по греческим и латинским источникам, готы появились в Дакии к исходу II в. после Рождества Христова, во Фракии — в начале III в. Именно в понтийском регионе термин «гот» приобрел подлинно этническое значение. Этимологически термин «гот», очевидно, восходит к корню «вождь, глава», «муж доблестный» (быть может, сравнимому с латинским vir — «муж»?), иначе говоря — «герой», «вожатый» («вождь»). Может статься, готы с самого начала были не одной из многих племенных групп, а руководящим ядром среди мигрирующих германцев, их военной аристократией. Если дело действительно обстояло именно так, то суть вопроса прояснилась бы в этом необычном ракурсе: роль гегемона, которую готы (чьими двумя самыми знаменитыми королями были навсегда вошедшие в мировую историю Эрманарих (Германарих)
[26], Аларих
[27] и Теодорих Великий
[28]) играли в отношении восточных германцев, настолько очевидна, что даже Прокопий Кесарийский
[29] не ставит готов в один ряд с другими германскими племенами (вандалами, гепидами, ругами) и скифами.
Готы вобрали в себя скифо-сарматскую культуру. Они сумели ассимилировать многое из содержательной стороны этой культуры, усвоили ее технические приемы, прежде всего ведение боя верхом на коне. Элементы шаманства, мистерии, хтонических культов, присущие древней германской культуре и сгруппированные в мифокультурный комплекс бога Вотана, как нам представляется, имеют не только рунический источник, но понтийско-германское, или «аланоготское» («гото-аланское»), как предпочитают выражаться иные историки, происхождение. Научившись верховой езде и коневодству благодаря контактам со степными культурами, восточные германцы усвоили также наиболее подходящий для такого рода занятий костюм. Одежда их состояла из штанов для мирных поездок и охоты и доспехов, покрытых железной чешуей (чешуйчатой брони, кольчуги?), на случай войны. Одежда имела культовое значение, неотделимое, впрочем, от функционального: так одевались шаманы.
