Говоря об итогах Семилетней войны, Питт старший произнес фразу, которую часто цитируют историки: «Америка была завоевана в Германии». Мы ранее уже пытались выяснить, насколько было справедливо это утверждение применительно к реалиям конфликта 1756-1763 гг.,
[1358] однако сейчас хотелось бы подчеркнуть, что побережье Гудзонова залива, Ньюфаундленд, а в определенной степени и Акадия действительно были «завоеваны в Германии», а точнее, во Фландрии. В первую очередь именно исход европейских компаний определил решение их судьбы на мирных переговорах. В результате, как выразился английский историк Дж. Уильямсон, «успех союзников в Европе при заключении мира обеспечил [англичанам. — Ю. А.] больший выигрыш, чем заслуживала борьба в Америке».
[1359]
В то же время для Людовика XIV потери, которые Франция понесла в Новом Свете, имели прежде всего моральное значение. Не случайно полвека спустя Г. Т.Ф. Рейналь писал: «Можно представить в какой степени те жертвы, на которые пошел Людовик XIV, обозначали его унижение и сколько это стоило его гордости — уступить три владения [Ньюфаундленд, Акадию и побережье Гудзонова залива. — Ю. А.], которые образовывали вместе с Канадой обширную страну, известную под славным именем Новая Франция».
[1360]
* * *
Подводя общие итоги данной главы, можно отметить следующее. Военные действия в Северной Америке во время Войны за испанское наследство отличались от событий, имевших место в ходе всех предыдущих конфликтов, прежде всего тем, что впервые за всю историю англо-французской борьбы на этом континенте одной из сторон была предпринята попытка радикально изменить сложившуюся ситуацию и добиться полного подчинения владений соперника. Для этого Англия направила за океан силы, на порядок превышающие те, которые традиционно были задействованы в конфликте, и позволявшие, как казалось, одним ударом покончить с французским присутствием в Канаде. В то же время, как мы уже не раз отмечали, поход эскадры Уолкера, во-первых, состоялся, когда Англия уже, в основном, добилась достижения целей, ставившихся ей в ходе войны, а во-вторых, был организован прежде всего объективно в силу европейских (и даже более того, внутрианглийских) причин, хотя субъективно активная деятельность Ветча и других экспансионистов, связанных с американскими колониями, также сыграла здесь свою роль.
Не менее интересным моментом была попытка заключения сепаратного соглашения между Францией и английскими колониями, когда Версаль, предвосхищая свою политику времен Американской революции, пытался в своих интересах использовать противоречия между Англией и ее заокеанскими владениями.
В целом, одиннадцать лет войны сами по себе не привели к каким-либо существенным изменениям в расстановке сил в Северной Америке (может быть, за исключением захвата Пор-Руайяля). Ни одна из сторон не смогла реализовать своих стратегических планов на этом континенте, хотя англичане и жители их колоний предприняли ряд попыток это сделать. Что касается французов, то они были вынуждены уйти в глухую оборону, чтобы отстоять свои позиции.
В ходе Войны за испанское наследство число очагов конфликта увеличилось за счет юго-востока современных США, где помимо англичан, французов и индейцев действовали подданные испанского короля.
Что касается участников конфликта, то, на наш взгляд, наибольшее значение здесь имело дальнейшее усиление самостоятельности английских колоний (происходившее на фоне их общего поступательного развития и обусловленное многими причинами). В то время как в части из них (или, точнее, среди части их элиты) усиливалось стремление использовать сложившуюся ситуацию (а заодно и ресурсы метрополии) в своих интересах, другие предпочитали, наоборот, не участвовать в конфликте, не находя в этом никаких выгод. Мы никак не можем согласиться с утверждением X. Э. Эгертона, что в период Войны за испанское наследство «в своей враждебности Франции метрополия и колонии составляли сердечное единство».
[1361] О каком «сердечном единстве» может идти речь, когда на протяжении первых семи лет войны Нью-Йорк открыто устранился от борьбы, придерживаясь необъявленного нейтралитета, в то время как Новая Англия подвергалась нападениям французов и индейцев, не говоря уже о позиции других центральных и южных колоний, ни одна из которых (за исключением Южной Каролины) отнюдь не спешила принять участие в войне.
Однако нельзя не отметить и тот факт, что экспансионистски и соответственно антифранцузски настроенная часть колониальной верхушки все сильнее и яснее осознавала необходимость тесного сотрудничества с метрополией и ту выгоду, которую оно давало. В то же время на берегах Туманного Альбиона некоторые политики и чиновники также считали необходимым налаживание взаимодействия с колониями с учетом не только чисто английских, но и колониальных интересов; и в целом развитие империи и имперских связей шло по восходящей линии. При этом огромную роль играл личностный субъективный момент (не случайно современный канадский историк Дж.Д. Олсоп назвал период Войны за испанское наследство «Эрой прожектеров»
[1362]), а также колониальное лобби. При этом оба этих фактора действовали в благоприятном для них климате антифранцузских настроений правительства и формирующегося среди «политической нации» общественного мнения, постепенно все больше влиявшего на процесс принятия решений в области внешней и колониальной политики.
Правда, такие настроения пока еще не были господствующими. Не случайно во время Войны за испанское наследство (по крайней мере, до 1709 г.) английское правительство больше всего интересовал вопрос, смогут ли колонии в Северной Америке обеспечить поставки продовольствия для войск Ее Величества на Пиренейском полуострове.
[1363] Сам же по себе Североамериканский театр боевых действий по-прежнему оставался на втором плане. До прихода к власти Питта старшего было еще очень далеко, и применительно к началу XVIII в. мы можем говорить только об осторожном медленном и постепенном начале появления некоторых новых тенденций и/или об исключениях из правил. К первым, по нашему мнению, относятся события 1710 г. (переброска небольшого контингента для осуществления операции против Акадии), а ко вторым — 1711 г. (экспедиция Уолкера).
