«Мошенники» пользовались также сутолокой на перевозах через Москву-реку. Так, 21-летний «фабричный» Петр Михайлов сын, «Губан он же», летом подрабатывал тем, что переправлял людей на лодке через Москву-реку. Вместе с ним ездил Ванька Каин, который «вынимал на пороме и в лотках у разных людей ис корманов платки и деньги»
[480].
«Заработок» карманников напрямую зависел от их квалификации. Городские обыватели носили с собой платки, кошельки, деньги, предметы роскоши (табакерки, часы), распределяя все эти вещи по карманам в зависимости от их ценности и частоты использования. Чем дороже была вещь, тем сложнее было преступнику незаметно ею завладеть. Поэтому наиболее частой добычей московских карманников в XVIII веке были платки, которые использовались обывателями постоянно и хранились в наиболее доступных для воров местах. Некоторые опытные воры сознательно нацеливались на кражу денег, табакерок и часов, не обращая внимания на платки. Так, Денис Криворот на допросе, кажется, даже обиделся, узнав, что «товарищи» оговорили его в краже из карманов платков. Он заявил, что брал из карманов только деньги, «а платков и протчаго он не вынимывал, а товарищи ево у кого платки ис карманов вынимали ль, не знает»
[481].
Впрочем, платки были не такой уж малозначительной добычей. Солдатская жена Матрена Данилова, схваченная 30 декабря 1741 года на Красной площади по «указыванию» Каина, показала, что «она, Матрена, по сему делу у приводного Петра Ачки в два пойма купила два платка, за один дала три копейки, за другой пять копеек, заведомо, что краденые, и, купя, продала разного чина людям». Вдова «фабричного» Устинья Иванова, пойманная вместе с Матреной, поведала на допросе, что «на [Красной] площади купила по сему делу у доносителя Ивана Каинова да у приводного Петра Ачки… два платка, бумажной да крашенный, дала десять копеек, а купила заведомо, что краденыя, и, купя, продала мимохожему салдату… взяла четыре алтына». Лавочный сиделец Тимофей Никитин, который в тот день был арестован также по команде «сыщика из воров», признался, что «у доносителя Ивана Каина купил платок, а какой цветом, того сказать не упомнит, ценой за пятнадцать копеек, не заведомо, что краденой… а что он, Каин, мошенник, он, Тимофей, ведал»
[482].
Таким образом, стоимость краденого платка могла составлять от трех до 15 копеек. Если вспомнить, что многие «мошенники», будучи работниками московских мануфактур и воспитанниками Московской гарнизонной школы, получали всего по копейке на день, а другие и вовсе были безработными бродягами, то такая добыча не покажется бедной.
Кража кошельков и денег требовала более «тонкой» работы, была более рискованной, но и сулила значительно больший заработок. Размер добычи карманников, охотившихся за кошельками, исчислялся уже не в копейках, а в рублях. Так, 1 марта 1744 года Данила Ячменев «в Вотчинной коллегии незнаемо у какого человека вынул ис кармана деньги два рубли пятнатцать копеек»
[483], то есть всего за несколько часов вор «заработал» двухмесячную зарплату московского «фабричного».
Но самой желанной добычей для карманника были табакерки и карманные часы. Мода на их ношение, возникшая в странах Западной Европы, в 30–40-х годах XVIII века получила распространение и в России. Стоимость их была велика, но при их реализации на рынке краденых вещей цена существенно занижалась. Так, весной 1741 года Петр Ачка и Кузьма Легас продали украденные в Успенском соборе часы с серебряной цепочкой всего за пять рублей; Иван Стрелков сбыл на Красной площади серебряную табакерку подпоручика Ханыкова за 1 рубль 20 копеек, хотя незадолго до этого она была приобретена владельцем в овощном ряду за 20 рублей
[484].
Кражи в банях
«В понедельник взято в Всехсвяцкой бане ввечеру 7 гривен. В четверг — 50 копеек и штаны васильковые. В Кузнецкой бане взято в четверг рубаха тафтана, штаны нижегородские, камзол китайчатой, крест серебреной. На Каменном мосту — 16 алтын. В субботу — штаны, кольцо, денег 1 рубль 20 копеек. Воскресенье — 1 рубль. В понедельник в Ямских [банях] взято 12 копеек, в городе 1 рубль 6 копеек… взято в Москворецкой [бане] 2 рубля 15 копеек… 10 рублей, в Ямских — 6 рублей 17 копеек»
[485].
Этот текст — уникальный «дневник» (или, скорее, «бухгалтерский отчет») вора за несколько дней. Его автор — уже хорошо известный нам беглый солдат и «мошенник» Алексей Соловьев. Как мы помним, во время ареста преступника 28 декабря 1741 года в печуре Китайгородской стены из его кармана вытащили написанное его рукой повинное доношение со списком московских воров, которое он собирался предъявить в Сыскном приказе, «токмо подать не успел». Под списком содержалась приведенная выше запись, которая, казалось бы, напрямую не относится к содержанию доношения. Но можно предположить, что Алексей Соловьев, намеревавшийся сдаться властям и составивший с этой целью повинное доношение с реестром московских воров, начал готовиться к предстоящему допросу и восстановил в памяти несколько краж своей преступной группы.
Как бы то ни было, текст является уникальным свидетельством преступной деятельности компании московских воров в декабре 1741 года. Кто, кроме Алексея Соловьева, входил в нее, нам неизвестно. Но зато мы знаем, что из схваченных в конце декабря 1741 года «мошенников» в регулярном совершении краж в московских банях повинились семь человек: «фабричные» Иван Кувай, Афанасий Столяр, Кузьма Легас, Михайла Жужла, беглые солдаты Тимофей Чичов, Дмитрий Востряк и «праздноживущий» Иван Голый. Все они были включены Алексеем Соловьевым в его список московских преступников, а значит, могли принимать участие в кражах, которые перечислены их решившим покаяться собратом.
В записи Соловьева фигурируют четыре торговые (общественные) бани: Всехсвятская (возле Большого Каменного, или Всехсвятского, моста), Москворецкая (возле одноименного моста), Кузнецкая (многие преступники говорили, что она располагалась «за Петровским кружалом») и в Тверской-Ямской слободе. Именно эти четыре бани чаще всего упоминаются в показаниях других московских «мошенников». Кроме того, «специалисты» по банным кражам на допросах называли другие места совершения преступлений: «в селе Покровском в торговых банях», «на Бабьем городке в торговых банях», «на Крымском броду в торговых банях», «за Покровскими вороты за Земляным городом в Хомутовских торговых банях», «на Пометном врашке в торговой бане», «за Мясницкими вороты за Земляным городом у Житного двора, что за Красными вороты», «близ Ямской Коломенской слободы на Проломе»
[486].
