Парфянскую войну можно было бы считать триумфом римского оружия, но так может показаться только на первый взгляд. Некоторые обстоятельства обратили эту победу в орудие, чуть не погубившее Римскую империю.
Человеческий улей, клубившийся в течение долгих столетий на Дальнем Востоке, в Китае и Индии, был прекрасным рассадником для различного рода заболеваний, таких, как холера и бубонная чума. В этих местах болезни носят эндемический характер, то есть всегда присутствуют в зачаточной форме, а стоит вирусу породить новый штамм повышенной вирулентности, как болезнь вспыхивает вновь и начинает распространяться во всех направлениях: её переносят путешественники, солдаты и просто напуганные люди, спасающиеся от эпидемии. В поисках безопасного места они покидают дома и отправляются в путь в надежде избежать угрозы, но смерть идет за ними по пятам, поражая не только беженцев, но и всех, с кем они соприкасаются. Таким образом, вместо того чтобы остаться в том регионе, где вспыхнула эпидемия, смертоносные бактерии распространяются по огромной площади. Каждый раз, как это происходит, «мор» переносится в западном направлении и расходится по Европе. Нужно отметить, что в то время люди понятия не имели о каком бы то ни было лечении подобных болезней, поэтому зараженным оставалось только умирать или выздоравливать в том случае, если организм окажется достаточно крепким, чтобы противостоять заразе. Некоторые счастливчики обладали природным иммунитетом, но таких, естественно, было немного, поэтому в случае появления чумы вымирали целые города. Европейцы обладали меньшей устойчивостью к инфекции, чем их восточные соседи, поэтому для них приход эпидемии означал верную гибель.
Одно из таких несчастий опустошило Афины в начале их долгой войны со Спартой, примерно за шестьсот лет до начала правления Марка Аврелия. Болезнь убила Перикла и, возможно, стала одной из причин, по которым Афины проиграли эту войну. Таким образом, отчасти из-за эпидемии город потерял былую славу и начался постепенный упадок Греции, ведь Афины были центром науки и культуры и потеря части их граждан явилась ударом по всей культуре страны. Другая эпидемия (знаменитая Чёрная смерть) пронеслась над Европой двенадцать столетий спустя после Марка Аврелия и убила треть населения континента.
Между этими двумя поветриями было одно, менее значительное, которое произошло как раз в то время, о котором мы сейчас говорим. Это была эпидемия оспы. Солдаты, воевавшие в Парфии, заразились и, возвращаясь домой, принесли ее с собой. Эпидемия серьезно затронула население Европы. Она поражала и солдат, и крестьян и таким образом серьёзно ослабила мощь Империи. Количество жителей Рима начало стремительно сокращаться, и это уже нельзя было остановить. Только в XX в. количество людей, живущих в Вечном городе, снова стало таким же, как во времена Августа и Траяна.
Снижение численности населения принесло за собой другие беды, поскольку Марк Аврелий, пытаясь восстановить его, поощрял иммиграцию северных варваров в пределы Империи и таким образом сделал первый шаг к тому, чтобы романизация севера постепенно сменилась германизацией Империи. После того как варвары, вступив на новую территорию, организовывали там поселение, выгнать их оттуда уже было практически невозможно. Это были всего лишь первые, робкие попытки колонизации, переселившиеся на римские земли германцы ещё не имели политического влияния на дела государства, но начало было положено, и процесс, завершившийся окончательным распадом Империи, начался с этих мер, в свое время казавшихся естественными и безобидными.
Испуганным людям было необходимо найти причину своих несчастий, и в результате во всем обвинили христиан. Снова начались преследования, и среди тех, кто погиб в этой охоте на ведьм, оказался Юстин Мученик. Без сомнения, Марк Аврелий не одобрял этих действий, но он мало что мог сделать против обезумевшей толпы. Даже самый сильный император не в состоянии противостоять единой воле народа, а его предшественники, начиная с Нерона, убеждали граждан во вредоносности христианского учения и злонамеренности его последователей. Двадцати трех лет, в течение которых Антонии не занимался искоренением этого вероучения, оказалось недостаточно, чтобы побороть укоренившийся предрассудок, к тому же дело было даже не столько в нем, сколько в том, что эти люди являлись удобной и безопасной мишенью для выражения народного гнева, как и всякое гонимое меньшинство. Попытайся император сделать хоть что-либо, чтобы защитить их, он нигде не встретил бы поддержки, а направлять солдат против толпы, растерзавшей нескольких никому не известных людей, возможно к тому же принадлежавших ко всеми презираемой иудейской расе, было бы просто неразумно. Жертв в таком случае оказалось бы гораздо больше, а народное возмущение изрядно повредило бы самому правителю, решившемуся на такой беспрецедентный шаг.
Откровенно говоря, император свято верил в могущество единой государственной религии как средства объединения людей и создания единой империи из тех, кто так сильно различался языком и культурой. Должно быть, для него христиане были опасной силой, способной расчленить государство, а опасность для Рима была настолько велика, что он не собирался терпеть возможных революционеров. Поэтому вполне возможно, что он предпочел не замечать преследований, которых теоретически не одобрял.
Основной внешней угрозой для Рима являлось объединение германских племен под владычеством маркоманов, живших на территории нынешней Северной Баварии. Они способствовали объединению всех племен, к северу от Дуная. Улучив момент, когда римляне были полностью заняты войной с парфянами, они начали нападать на северные границы Империи и в течение пятнадцати лет изматывали римские войска. Марку Аврелию приходилось перебрасывать войска с одного опасного участка на другой, причем стоило победить германцев в одном месте, как они тут же вновь поднимали голову в другом. Здесь варварам пригодилось то, что племена были разделены и подчинялись только своим вождям, не желавшим заключать союзы с другими; таким образом, в то время, когда одни воевали и отвлекали на себя внимание римлян, другие могли собраться с силами и перегруппироваться для того, чтобы снова начать вторжение. Серьезных результатов боевые действия такого характера принести не могли, но германцам того периода, по большому счету, нужно было не столько расширить свою территорию, сколько захватить богатую добычу, а это им в большинстве случаев удавалось. Хотя римские войска всегда отличались повышенной мобильностью, но необходимость то и дело перебрасывать свои силы с одного участка границы на другой позволяла противнику находить все новые лазейки и совершать рейды в глубь территории Империи, грабя близлежащие земли и тут же возвращаясь обратно. Для того чтобы защищать одновременно все рубежи огромной державы, не хватило бы никаких сил и средств, так что императору приходилось непрерывно маневрировать с целью уследить за всем, что происходило вокруг. В этой ситуации германцы хотя и несли определенные потери, но уничтожить их полностью не удавалось. Можно считать, что римляне выиграли эту войну, однако если прежде они побеждали и завоевывали варварские земли, присоединяя их к империи, то теперь удавалось только отбросить германцев от границы и не дать им проникнуть в глубь римской территории. При таком положении вещей в следующем столетии должны были произойти великие потрясения — и так оно и вышло.
