– Какого черта, что здесь происходит? – донесся совершенно трезвый голос из первых рядов. К сожалению, я не рассмотрел того, кто это сказал, и не мог отвлекаться. Наступила самая ответственная фаза. Я почувствовал, что контроль над всеми присутствующими в зале установлен, и сразу же произнес неожиданную для них команду: «Всем встать, а затем лечь на пол».
Все сорок человек, как один хорошо отлаженный механизм, поднялись со своих кресел и тут же рухнули на пол, включая и самого капитана. Не слишком вежливо, зато эффективно... Впрочем, я ошибся. Их было не сорок – тех, кто выполнил мою мысленную команду. Только тридцать девять человек неподвижно лежали на полу.
Сороковым был капрал Ремизов. Вскочив вместе со всеми, он продолжал стоять в проходе, рядом со своим креслом, недоуменно озираясь и не понимая того, что происходит. Идея с командой «Всем лечь», пришедшая мне на ум только накануне, сработала безупречно. Ремизов рефлекторно вскочил на ноги вместе со всеми, и если бы я ограничился только этим, я не смог бы выделить его из остального экипажа.
Но когда все вокруг тебя неожиданно падают на пол, любой нормальный человек, не находящийся под воздействием гипноза, обязательно задумается над тем, стоит ли это делать и почему люди вокруг него ведут себя столь необычно. Именно этого я и добивался – секундного промедления. Мне его было достаточно для того, чтобы безошибочно определить, кто сообщал нашим врагам все сведения о движении корабля и о том, что происходит на борту. Кроме того, этот человек совсем недавно пытался меня убить... Эта мысль помогла мне собраться в этот последний решительный момент. Нас с Ремизовым разделяли восемь рядов кресел, и достать его в броске я не мог.
Как только я двинулся в его сторону, он выхватил бластер и, не раздумывая, выстрелил в меня, лишний раз подтвердив, что я не ошибся в определении предателя.
Прежде чем он успел нажать гашетку, я бросился на пол и, извиваясь, словно уж, двинулся к передним рядам со всей скоростью, на какую был способен. Сиденье позади меня с треском вспыхнуло от прямого попадания бластера, из его обивки повалил дым. Проклиная Павловского, оставившего меня безоружным против противника, вооруженного запрещенным для всех космонитов энергетическим оружием, я продолжал упорно продвигаться в сторону первого ряда, то и дело огибая лежавших на полу людей.
Площадь поражения бластерного заряда не меньше метра, но Ремизов наконец тоже упал на пол, то ли с запозданием надеясь спрятаться, то ли пытаясь таким образом достать меня снизу, но ему, как и мне, мешали неподвижные тела других членов команды, он не мог вести прицельный огонь. Что он, однако, с лихвой компенсировал, продолжая, раз за разом, нажимать на спусковую кнопку. За моей спиной уже пылало несколько кресел, раздался вой сирен пожарной опасности, с потолка хлынули потоки пены из огнетушителей, добавивших к происходящему еще больше неразберихи.
Если только мне удастся выбраться из этого хаоса, я потребую от Павловского отчета, на каком основании он, лишив меня оружия, сделал исключение для своего любимчика Ремизова. Сейчас моя жизнь зависела от этого «исключения». До сих пор меня спасало лишь то, что Ремизов стрелял вслепую.
Я же, после первого выстрела, резко изменил направление движения и полз теперь параллельно проходу между креслами, лишь иногда ныряя под очередной ряд и постепенно приближаясь к Ремизову с той стороны, откуда он меня не ждал. Мой персональный ускоритель реакций опять не сработал. Я двигался слишком медленно и постепенно терял инициативу. Нужно было что-то срочно предпринимать, пока мой противник неожиданно не вскочил на ноги и не расстрелял меня сверху в упор.
Между нами оставались еще два ряда, когда я, собрав все свои силы, подогнул ноги и, оттолкнувшись от пола, прыгнул вверх. Именно в этот момент Ремизову пришла наконец в голову мысль, в свою очередь, подняться с пола. Но было уже слишком поздно. Я обрушился на него сверху, подмял под себя и резким ударом выбил из его рук оружие – но это было все, чего мне удалось достичь. Падая, Ремизов ухитрился вывернуться и оказаться сверху.
Его профессиональный захват сдавил мне сонную артерию. Этот опасный прием лишает обычного человека сознания за несколько секунд, и Ремизов не знал, что у меня гораздо больший запас времени.
Его лицо находилось от меня так близко, что я чувствовал зловонное дыхание этого монстра, переставшего быть человеком. Продолжая все сильнее сдавливать мне горло, он растянул рот в каком-то подобии ухмылки, видимо, убийство доставляло ему наслаждение, и он думал, что в этот момент я расстаюсь с жизнью.
Сжав в упругий комок все мышцы, я ждал. Постепенно его ухмылка превратилась в гримасу непонимания, и в этот момент растерянности своего противника я нанес ему удар сразу обеими руками снизу вверх, разрывая захват. Мы одновременно вскочили на ноги и оказались теперь в равном положении. Схватка проходила в полном молчании, и лишь бессвязное бормотание погруженных в глубокий гипнотический сон людей нарушало тишину в кают-компании.
Не выдав себя даже движением глаз, как и полагается хорошему профессионалу, Ремизов совершенно неожиданно сделал выпад, стараясь ребром ладони достать мою шею, которую он только что выпустил. Но это ему не удалось, я успел уклониться. Даже в обычном, неускоренном режиме я не уступал Ремизову в реакции и значительно превосходил его в силе. По моему внешнему, довольно-таки хилому виду невозможно было догадаться, какие стальные, многократно усиленные энерганом мышцы оплетали костяк моего тела.
Но мне никак не удавалось воспользоваться этим преимуществом. Потеряв захват, Ремизов понял, что его противник значительно сильнее, чем он предполагал, и теперь действовал значительно осторожнее, держась на дальней дистанции, и старался, не допуская сближения, достать меня одним из своих приемчиков.
Этот изматывающий уход от ближнего боя ничего хорошего мне не сулил – рано или поздно я допущу ошибку, не успею поставить блок или уклониться, одного пропущенного удара будет достаточно, для того чтобы покончить со мной. Павловский не зря держал Ремизова в качестве телохранителя. Этот человек блестяще владел приемами современной рукопашной схватки ай-дзю, вобравшей в себя все лучшее из старинных школ рукопашного боя.
Оставался единственный выход – спровоцировать его на атаку и постараться провести захват, прежде чем он нанесет смертельный удар.
Мы кружились на узкой площадке между столом и первыми рядами кресел, около которых вповалку лежали спящие люди.
Бластер Ремизова после моего первого удачного удара отлетел к столу, я его не видел, но хорошо помнил место, куда он упал.
Наверняка и Ремизов ни на секунду не выпускал из зоны своего внимания угол стола, скрывавший от нас упавшее оружие. Рассчитывая именно на это, я воспользовался подходящей позицией, когда стол оказался у меня за спиной, а Ремизов, уходя от моего удара, отпрыгнул к переднему ряду кресел.
Я молниеносно бросился на пол и, лежа на спине, протянул левую руку под стол. У меня не было времени для того, чтобы найти оружие, я на это и не рассчитывал, сосредоточив все свое внимание на противнике, который резонно предположил, что просто так, не видя бластера, я не пойду на такой рискованный прием, поставивший меня в крайне невыгодное положение.
