С другой стороны северо-западного сектора начинают ломать внутренние стены бойцы штабных подразделений и полковой школы 44 сп. Они используют железные койки, оружие, части обгорелых и разбитых машин 31-го автобатальона, стоявших перед их казармой
[616]. Многие из машин еще горят.
…Сразу после стычки у Холмских ворот Самвел Матевосян начал допрос пленного офицера, захваченного в рукопашной схватке. Стоявшие здесь же красноармейцы назвали его «артистом» — пленный выглядел странно; «кайзеровская каска со штырем, множество наград на груди»
[617].
Допрос проходил эмоционально — Матевосян, размахивая пистолетом, ругался на армянском языке. Самим же Матевосяном поведение пленного описывается по-разному. В 60-х годах, рассказывая о его допросе, он пишет, что офицер «вел себя весьма трусливо, маленький окрик наших бойцов приводил его в истерику. Падая на колени, он все время просил пощады, рассказал, что делается во вражеских частях, находящихся вокруг крепости»
[618]. Однако в 1997-м Самвел Матевосян признает, что тот «вел себя дерзко, вызывающе. Это был враг»
[619].
Пленный нагло молчал, не отвечая на вопросы, поэтому «без лишних формальностей и проволочек» Матевосян выстрелил ему в рот…
И после войны, вспоминая об этом случае, Самвел Матевосян считал, что иначе поступить было нельзя. «Обстановка была боевая — мы не могли его переправить в тыл, так как сами находились в окружении. Эти решительные действия в начальный период, когда царили и паника, и растерянность… сыграли свою роль»
[620].
Закончив допрос, Матевосян получил от комиссара Фомина приказ пробиться в Брест, узнать обстановку и привезти в батальон его комсостав, живший в Бресте.
Несмотря на ожесточенный мортирный обстрел, «Крокус» оставил целыми три бронеавтомобиля БА-10 75 орб, стоявших перед Белым дворцом
[621] (из 13 имевшихся по штату). Трехосные БА-10 были вооружены пушкой калибра 45 мм и двумя пулеметами 7,62-мм, имели броню 10 мм. Экипаж — 4 человека, боекомплект — 49 снарядов, 2079 патронов.
Именно на них и решил прорваться в Брест Матевосян, к этому моменту надевший гимнастерку полкового комиссара, показывая наличие комсостава среди защитников
[622].
Погрузка снарядов в бронемашины проходила у склада, чья крыша горела. Иные снаряды приходилось брать, оборачивая их в гимнастерки и пилотки.
Загрузив боезапас, три бронеавтомобиля тронулись к Трехарочным…
Прошло 15–20 минут как бойцы Махнача начали проламывать стены. За это время, пробив несколько, удалось соединиться с соседними ротами. Все это время Махнач был единственным командиром среди них, и тут прямо в дверь ворвался небольшого роста черноволосый лейтенант «Сашка-пистолет», знакомый Махначу по училищу. «…И сразу обратился ко мне (мы сейчас узнали друг друга — это был лейтенант Наганов). Но отнеслись один до одного строго. Он сразу ответил на мой вопрос, когда я его узнал и спросил: „Куда ты? Что там?“ — „Давай мне человек двух с ручными пулеметами. Мне надо туда… Там полковая школа… Все командиры наши там, наверное… а я…“ Он сказал еще о том, что надо идти по левой стороне (там стояло разбитое от польской кампании здание), чтобы добраться до своего подразделения»
[623].
Лейтенант выглядел взволнованным, был без фуражки, говорил что-то о 84 сп — может, описывал их удачную атаку?
Махнач дал ему двух бойцов с пулеметами, и Наганов, пообещав прислать связного, ушел, сказав на прощание: «Пусть только Москва узнает, что крепость в окружении, от врага и пыли не останется»
[624].
