* * *
Я думаю, что Борис Березовский в каком-то смысле добился того, чего хотел, – он войдет в историю России. В учебники войдет избрание Ельцина; в учебники войдут Хасавюртовские соглашения; в учебники войдет избрание Путина. Это громадные, мощные пласты истории. Я понимаю, что это сделал не он один, но без него это было бы много тяжелее, а кое-что, возможно, если бы в Давосе они не собрались, без него и не произошло бы.
Со смертью Березовского ушла, конечно, не эпоха, но ушла некая ее специя, пряность, если мы вспомним привозимые в Средние века пряности из Индии. Вокруг Бориса Абрамовича было много мифов, он сам был мифотворцем, и те, кто его не знал, сейчас говорят о нем как о черте с рогами и хвостом.
Те же люди, которые с ним боролись на равных, от того, что лишились блистательного, изобретательнейшего импровизатора, наверное, испытывают чувство грусти. Березовский добавлял пряности, перцу в их жизнь, включая и Путина. Президент очень внимателен к людям и вполне понимал масштаб Бориса Абрамовича как своего противника. Лишиться даже такого мифологического противника, который не представлял уже угрозы, ему вряд ли пришлось по душе, ибо, как я уже говорил, наш вес в истории определяется весом наших врагов.
Возможно, наилучшим образом Березовского характеризует то, что по поводу его смерти даже его политические противники, с которыми я говорил, не позволили себе и толики злорадства. Достойное поведение политических противников Березовского – это ведь тоже свидетельствует о величине его фигуры. Повторю, что ваши размеры определяются размерами ваших врагов…
Спустя пять лет после гибели Бориса Березовского его могила в пригороде Лондона с простым деревянным крестом, установленным сразу после похорон, заросла травой. Семья, друзья, бывшие партнеры по бизнесу, люди, пришедшие к власти благодаря ему, – вы где?
«Дилетант»
Я историк, что называется, по происхождению: двадцать лет преподавал историю в школе. У меня коллекция исторических журналов на английском, литовском, польском, чешском, японском. Во Франции есть единственный журнал, который не переставал выходить даже во время немецкой оккупации, – Historia. И я вдруг увидел, что в России такого журнала нет, здесь к истории относятся со звериной серьезностью, а она должна быть как любой товар: привлекательна и цеплять.
За последнее время история превратилась в политику, в оружие. Но тем лучше для нас. «Дилетант», как и «Эхо», начинался как игрушка, а оказалось, что из него можно делать бизнес. Бумажный журнал для меня был вызовом. Когда мы его затеяли, я думал, что только сайт принесет мне деньги, а бумага будет вишенкой на сайте. Оказалось с точностью до наоборот. Бумага материальна, то есть реальна, надежна, бумажный тираж растет, каждый месяц мы наращиваем по одной-две тысячи экземпляров, сейчас у нас уже 60 тысяч. Когда будет 70, мы будем в плюсе. Журнал исторический, но аллюзии на современность в нем все же появляются. Когда был принят закон о запрете на усыновление, мы за три дня поменяли весь номер и сделали главной темой избиение Иродом младенцев. Параллели с современностью возникают постоянно. Мы можем даже не иметь этих параллелей в виду, когда что-то делаем. Скажем, Дмитрий Быков в каждый номер пишет эссе специально для нашего журнала о том или ином писателе. Например, про Бунина. И читатели нам пишут: «А-а, Бунин, «Окаянные дни», 1917 год, это специально, чтобы затоптать нашу революцию…» Мама родная, Быков вообще об этом не думал. Мы делали номер про крымских татар летом 2014 года, когда только произошли события в Крыму, и получили массу комментариев и с одной, и с другой стороны.
Я противник погони за событиями и датами, но когда люди смотрят телевизор и постоянно слышат там про крымских татар – надо делать номер про крымских татар. Журнал выходит 22-го числа каждого месяца, и 22 июня нельзя делать номер с главной темой не про войну, просто нельзя. И, конечно, мы должны откликаться на все благоглупости, которые вещают наши федеральные министры по поводу истории.
Я абсолютно не разделяю позицию господина Мединского о том, что вся история – это мифы. Если ты считаешь, что история не наука, ты уж, пожалуйста, откажись от звания доктора исторических наук. Будь писателем, фантазером, нашим Дюма. Ну на Дюма Мединский не тянет, конечно. Он даже на Пикуля не тянет.
Если господин Мединский говорит, что история – это не наука, а миф на мифе, то все разговоры о фальсификации истории можно вообще сворачивать. Какие могут быть претензии к фильму про Матильду Кшесинскую? Какие могут быть претензии к Виктору Суворову, который говорит, что Сталин сам готовил нападение на Третий рейх, а Гитлер его опередил? Какие претензии могут быть к кому бы то ни было? Если история не наука, то тогда всё – лишь художественный вымысел.
При этом, правда, Владимир Мединский считает, что наш официальный вымысел – это хороший вымысел. Значит, какие-то критерии у него все-таки есть. Но важно совсем не это, а то, что он, по сути, своим манифестом оправдал занятие фальсификацией истории. Для себя, конечно. Но раз оправдал для себя – значит, оправдал для всех. И теперь уже почти никому (кроме редких профессионалов – но кто их слушает?) нет дела до того, что один из трех (!) воздержавшихся (!!) при решении диссертационного совета Белгородского университета о том, что звание доктора исторических наук Мединскому надо оставить (точнее, одна была против, двое воздержались, а 19 проголосовали, что Мединского звания лишать не надо) – так вот, один из тех воздержавшихся, доктор исторических наук, в 2012 году разбирал диссертацию Мединского и подверг ее жесточайшей критике. Первое, что он написал: «Господин Мединский не знает разницу между историографией и источниковедением. Господин Мединский пользуется неточными переводами, потому что, вероятно, не обладает знаниями необходимых языков».
Как бы то ни было, господин Мединский своим манифестом показал: Министерство культуры поддерживает и распространяет фальсификацию истории, считает, что подобные фальсификации полезны. А это значит, что историю теперь смело можно заменять мифом, если это нужно государству (или если так посчитает какой-то ответственный чиновник).
Я думаю, что эта пена схлынет. Бывали такие периоды. Это же не история, это политика. Это называется ревизионизм в истории – была мода на такие вещи. У западных историков в 70-е годы был всплеск ревизионизма. Но как-то это прошло, потому что наука остается, а лженаука исчезает и занимает то место в истории, которое ей и положено. Вот был период, когда у нас товарищ Лысенко развивал мичуринскую агробиологию, рассказывал об этом, и наука биология – она была «лысенковской». Люди верили, снимали фильмы и получали груши с яблоками… Но прошло время – и оказалось, что это все вранье. И оно заняло место где-то там как лженаука, как трагический эпизод российской науки. Я очень рассчитываю, что писания министра культуры господина Мединского не окажут влияния на историческую науку.
Хотя мы видим практические результаты его подхода: закрываются архивы (поверьте мне как издателю журнала «Дилетант»), сокращаются возможности пользоваться архивами; архивисты начинают побаиваться. История с 28 панфиловцами единственная громко прозвучала в публичном пространстве, но таких историй очень много. И историки начинают побаиваться – происходит примерно то же, что и со штабами Навального. Собственно говоря, голосование в Белгородском университете – это страх: как же можно пойти против министра образования госпожи Васильевой, подружки господина Мединского… Ну вы чего? Как это министра лишить звания доктора исторических или каких-то иных наук?
