* * *
Путин поддерживает Трампа, Ле Пен, Фаража не только или не столько по причине политической целесообразности, а еще и потому, что сам является вполне себе консервативным, а в чем-то и реакционным политиком. Они ему близки по взглядам, а не только по позициям.
В далеком 2008 году в августе в ходе российско-грузинской войны мы заговорили с ним об американских выборах. И я тогда сказал ему (правда, я был немного выпивши), что если бы он был гражданином США, то точно голосовал бы за Маккейна, а не за либерала Обаму. Путин засмеялся и сказал: «Молодец, а как вы догадались?» Я ему: «А вы с ним похожи – семья, Родина, традиции, империализм…» Когда теперь Путин в фильме Стоуна говорит о том, что уважает Маккейна за патриотизм, – меня это совсем не удивляет. Наш президент правый реакционер и продолжает сдвигаться вправо.
* * *
Никто не знает, что срок грядущий нам готовит… Владимир Путин – виртуоз политического разворота, пируэта. Я бы никогда не поверил, что текущее его шестилетие окажется таким откровенно мракобесным. И главный поворот случился все-таки не в 2014 году, а значительно раньше – с принятием в 2012-м «Закона Димы Яковлева», когда было запрещено иностранное усыновление. За год до этого он говорил: «Считаю позором, что мы не можем сами усыновить своих сирот». Ольга Будина, актриса, фонд которой занимался проблемой усыновления, стала ему возражать: «Владимир Владимирович, вы знаете, каких инвалидов усыновляют французы, американцы? Кому они здесь нужны, кто их возьмет?» Путин успокоил: «Я не собираюсь ничего запрещать, просто знайте, что лично я – против». А всего через год это его «лично против» превратилось в федеральный закон.
Очевидно, что если Путин пошел на президентские выборы, ему понадобится и новая повестка дня. Повестка эта может быть либо архаичной, изоляционистской, мобилизационной, либо, наоборот, неожиданно модернистской. А Путин, как мы знаем, мастер неожиданностей. «Загогулин», как говорил Борис Николаевич. Но в любом случае четвертый мандат, как мне представляется, не может быть продолжением третьего, центром которого был Крым. Да, Крым принес Путину народную любовь – не только голоса, которые можно посчитать как угодно, но и уважение народа. Но народная любовь – вещь, как известно, недолговечная, и она уже начинает осыпаться. Просто проходит время. Так что важный для Путина вопрос: как вернуть эту любовь, чем перекрыть присоединение Крыма?
Поэтому я думаю (и о том же мне говорят наши общие знакомые), что сейчас Владимир Владимирович мучительно размышляет над содержательной частью своего четвертого мандата. Он же очень умный человек и понимает, что делает. Просто он до сих пор считает эффективным архаичный ответ на вызовы современности. Но эта эффективность исчерпывается, и это он тоже видит и понимает. Мы наблюдаем, как он пытается решить вопрос изоляции России от западных партнеров. Потому что последние предлагают разные примеры – путь Трампа и Брекзита, путь Макрона и Меркель. Путин стоит перед выбором. Чисто по-человечески ему, конечно, ближе архаичный ответ. И я эти страхи президента очень хорошо понимаю и разделяю. Мы же с Владимиром Владимировичем из 50-х годов XX века, мы не родились с гаджетами в руках.
Исходя из моих встреч и разговоров с Путиным, он не считает, что находится в тупике, а полагает, как мне кажется, что важные противоречия рассосутся, неважные – отомрут сами. Человека надо рассматривать в рамках его воззрений, а Путин, безусловно, империалист. Он мыслит категориями империи – территориями, народами, степенью влияния своей империи на другие империи. Все события, которые происходят в мире, он помещает в эту парадигму. Но я думаю, что, как человек очень опытный и очень умный, Путин все время переосмысливает разные ситуации, ищет ходы. Но пока только в рамках архаичного пути решения проблем. Так же точно, к слову, мучается современный Китай. Одной ногой Китайская Народная Республика в архаике, а другой уже в XXI веке. Дэн Сяопин сделал рывок вперед, и сейчас китайцы, застывшие в этой раскоряке, решают: закрываться от мира или, наоборот, открываться ему? Это очень непростой вопрос, влекущий за собой большие социальные и политические последствия для страны.
Администрация Путина, конечно, поддерживает его линию. При этом они тоже пытаются ловить какие-то сигналы, которые мы, может быть, не видим – мы же на их совещаниях не присутствуем. Допустим, там ему рассказывают, что вот вышла на улицы молодежь и кричит: «Путин – вор!» И добавляют, что вот эти же люди, они потом пойдут бить витрины, жечь эти самые магазины, а потом и на Кремль пойдут. Это же молодежь. И ее просто купили. Путин реагирует на эту угрозу, а он очень плохо относится к народным выступлениям, потому что они неуправляемы.
Путин, если судить по его собственным воспоминаниям, дважды в своей жизни выносил неприятные воспоминания о толпе. Первый раз – когда толпа штурмовала здание «Штази» в Дрездене, находящееся напротив того дома, где он жил с женой и двумя маленькими девочками… Он говорил в интервью для книги «От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным», что у него было ощущение (он не любит употреблять слово «страх») «агрессивной толпы». И второй раз во время октябрьских событий 1993 года ему пришлось испытать то же самое. Толпа вызывает у него чувство угрозы, в первую очередь физической. Для Путина это личное.
Так что он реагирует, и начинается противодействие. Ставка делается на молодежь. Он встречается с молодежью. Начинается вербовка блоггеров, это же все по его поручению. Конечно, не он сам вербует, но поручения отдает. И конечно же он сам по себе человек консервативных взглядов. Поэтому ему нынешний мракобесный тренд не то чтобы неприятен – он ему обычен, обыден, более понятен, наверное, чем тренд модернистский. Гаджеты какие-то. Первое, что он сказал детям-то на встрече – я не в Интернете, гаджетов у меня нет, соцсетей у меня нет. Парень, ты с какой планеты, подумали они. Ты о чем с нами будешь разговаривать?
Но здесь Путин следует вполне определенному тренду. Почему сегодня так популярны Трамп, Хофер, Орбан, Качиньский, Марин Ле Пен, Ципрус? К этой же компании я причисляю и Владимира Владимировича – традиционалиста с опорой на скрепы во внутренней политике и империалиста во внешней. Секрет их успеха в том, что они используют в политической риторике язык кухонь и Интернета – именно за них голосует молодежь.
Следующий срок Путина может стать транзитным, то есть нацеленным на передачу власти, и этот транзит уже идет: Путин назначает сегодня на ключевые должности не братьев, а, так сказать, племянников. Не тех, кто называл его «Вовой» или «Путей» – те-то как раз постепенно уходят (был Якунин, стал Белозеров), – а тех, кто при нем вырос. Если соединить отставки и посадки, речь идет о том, что президент меняет скелет своей бюрократии. Это не только губернаторы – это уровень замминистра, начальника ключевого департамента. Просто приходят другие люди – не шестидесятилетние, не сверстники президента, которые пришли с ним в 2000 году. Это люди, которые выросли не при Советском Союзе, в отличие от президента, это другая генерация.
Посмотрите на Орешкина, министра экономического развития, или на большинство губернаторов последнего призыва: дети, тридцать пять лет! На нового губернатора Калининградской области Алиханова – сколько ему было, 29, когда он пришел в вице-губернаторы? Рядом с ними 51-летний Медведев и 54-летний Кириенко выглядят уходящими. И с моей точки зрения – это хорошо: у них, по крайней мере, нет ностальгии по советской власти.
