А «проколоться» можно везде, и там, где не ждешь, – в первую очередь. Более того, иногда даже делать ничего не надо, чтобы в яму попасть, как в том случае, с провокационным вопросом о блокаде Ленинграда. Мне до сих пор не верят, но я точно знаю, что те люди, которые донесли Путину о скандале, атаковали не «Дождь», а меня, вернее, «Эхо Москвы». И когда стали разбираться, он сказал: «А Алексей-то здесь при чем? Чего вы на него стрелки переводите?» – «А это его журнал «Дилетант», это его передача». Но тут уже другие люди вступились: «Простите, но его даже в стране не было в этот момент». И тогда уже отыгрались на полную катушку на «Дожде». А ведь на фоне этого скандала я бы мог легко слететь! Поэтому я об этом даже не думаю. Первые три года на посту главредактора, честно говоря, думал. А потом, когда увидел, что сделали с Ходорковским… Уж со мной-то проще простого! Поэтому я об этом даже не думаю. Когда сижу на встрече главных редакторов или на прямой линии, то задаю те вопросы, на которые Путин сам ищет ответ. Я же вижу. Я же придумываю вопросы, на которые у него нет сформированного ответа. Он не мне отвечает, он отвечает себе. А я умею задавать вопросы. Я же не подставка для микрофона.
В апреле 2013 года на большой пресс-конференции я спросил Путина: «Вам не кажется, что в вашем правлении появились сталинские нотки?» Спрашивая президента о «сталинских нотках», я имел в виду приемы, некоторые пока еще вторичные элементы того, как неудобных людей власть загоняет за можай и отказывается дать задний ход, признавать свои ошибки только потому, что их совершило государство. Это типично сталинский прием. Тогда меня все обсмеяли: «Ты чего?!» Что мы имеем сейчас, прошло пять лет?
Крым и война на Украине
Конфликт России и Украины был абсолютно неизбежен. Не было ни одного президента Украины, с которым у российского руководства не было бы конфликта. У всех был конфликт. Владимир Владимирович Путин постоянно повторяет, что русские и украинцы – это один народ, который искусственно поссорили американцы. Он, похоже, искренне в это верит. Он так и не понял – и, вероятно, не поймет никогда – что никакого одного народа не было и, главное, не будет впредь. И в этом вся идеологическая подоплека столкновения: все российские президенты – Ельцин, Медведев, Путин – считали, что это один народ, а соответственно все украинские президенты считали, что это два разных народа. Конфликт был абсолютно неизбежен, даже не пограничный, а вообще конфликт. А вот за переход его в такую острую фазу основную ответственность несет, конечно, моя страна. Безусловно, к этому и Янукович, и нынешние власти украинские руку приложили, но в первую очередь это ответственность моей страны. Надо уметь признавать эту ответственность.
Я бы выделил четыре главных аспекта этого конфликта. Первый и, на мой взгляд, самый главный заключается в том, что, как я уже сказал, нынешнее поколение людей, управляющих нашей страной, считает, что Россия и Украина – это единый народ и единое государство. То есть существование государства Украина они как юристы признают, но считают это историческим недоразумением и несправедливостью. Крым в данном контексте – всего лишь небольшой кусочек общей проблемы. Русские и украинцы должны быть вместе, в одном государстве. Отсюда пошли таможенные союзы, славянское братство, три государства и так далее. Так считал Борис Николаевич, он неоднократно говорил эти вещи непублично, а несколько раз и публично. Так считало его окружение. И так с самого начала своего президентства считал Владимир Владимирович Путин. История с Крымом возникла только после 2008 года, когда Россия поддержала Абхазию и Осетию, и стало понятно, что возможен и подобный способ объединения – как бы «по кускам». Этот способ не везде можно (и нужно) реализовывать – на бывших территориях СССР есть Карабах, другие замороженные конфликты, но это все-таки немного другое. А вот Украина – это наш народ. Таково их искреннее видение и такова в их понимании борьба за историческую справедливость.
Второй аспект так называемой «новоросской кампании» – это абсолютное убеждение, поддержанное некими действиями радикальных украинских политиков, в том, что там притесняется не русский народ, не русский язык, а русское меньшинство. И это правда в нашем понимании, потому что политика каждого президента Украины – Кравчук, Кучма, Ющенко, Янукович – была в разной степени политикой украинизации. Даже «прорусский» Янукович так и не смог принять решения о втором государственном языке. И российской властью это воспринималось плохо. Януковичу говорили: какая тебе разница? У тебя треть населения на юге считают себя русскими. А он все равно не принимал закон о втором государственном языке. Уже это одно воспринималось как украинизация. Объединение школ украинских и русских воспринималось как украинизация. Перевод делопроизводства на украинский язык – тоже, тем более что люди реально этим были недовольны.
При Януковиче украинизация шла медленно, но тем не менее она была. Молодое государство на чем-то надо строить, иначе Янукович становился наместником Москвы на малоросской территории. Эта неуклонно продолжающаяся украинизация в Кремле воспринималась плохо. Я это очень хорошо знаю, потому что дружу с Андреем Фурсенко, который был министром образования, и часто ездил на Украину и пробивал интересы российских школ, включая финансирование издания русских учебников. В разных регионах было по-разному, но эти трудности тоже воспринимались как несправедливость. Так формировался еще один пласт, базово-идеологический, который формировал мнение наших нынешних руководителей о том, что на Украине притесняется русскоязычное меньшинство путем ущемления базовых для любого человека вещей – языка и образования.
При Ющенко процесс украинизации ускорился. Есть смешная история, чтобы вы поняли, кто такой бывший президент Украины Виктор Ющенко. В 2008 году он встречался с Путиным (тот еще президент, накануне выборов Медведева), полтора часа провел с ним в закрытом режиме, а потом пришел на встречу с главными редакторами. Мы его спросили – о чем вы говорили? Свежеиспеченный президент ответил: «Вы не поверите – о Полтавской битве!» Мы обалдели: «А почему о Полтавской битве?!» Ющенко говорит: «Я ему объяснял, что Мазепа – совсем не плохой». Я себе представил этот разговор, зная, что и как мы с Владимиром Владимировичем, примерно одногодки, читали про Мазепу. Что мы знаем про него? Один параграф в учебнике истории и «Полтаву» Пушкина: «Мазепы лик терзает кат…» Все. Я ясно представил себе, что Владимир Владимирович смотрит на него и говорит: «Ты еще мне про Власова что-нибудь расскажи!» Но в пересказе Ющенко он сказал другую фразу. Украинский президент позвал Путина на празднование 300-летия Полтавской битвы в 2009 году, на что, по его словам, тот сказал: «Вы бы еще шведского короля позвали!» Ответ Ющенко изумителен: «Так, а мы и позвали!» Понимаете разницу в менталитете? Это и есть украинское самосознание? Вот как они могли договориться между собой? И никто не приехал – ни Путин, ни король Швеции. Был, правда, кто-то из царствующего шведского дома Бернадотов, какая-то принцесса.
Третий аспект – «майданный». Во время Майдана, который был нелегитимным переворотом – опять-таки с точки зрения нашего руководства, – к власти пришли политики еще более радикальные в смысле украинизации, чем Ющенко. При этом украинское государство резко ослабело, так называемая «киевская хунта» не контролировала власть, так что – с точки зрения российского руководства – сложился исторически удобный момент для восстановления справедливости, для избавления русскоязычного населения Крыма от насильственной украинизации. И не воспользоваться этим моментом просто не могли. Причем все сделали технично, бескровно практически – конечно, там были и погибшие, и раненые, для операции такого масштаба этим ничтожным количеством, цинично скажем, можно просто пренебречь.
