Я думаю, что очень правильно сказал Сергей Пархоменко, что сам факт открытия этой таблички не был новостью, а вот срывание таблички – стало. Но мы помним и не дадим забыть ни про Немцова, ни про убийство Бориса Немцова и будем задавать вопросы в первую очередь Путину – и это главное. Табличка – она, конечно, важна для многих людей, но важнее – чтобы были пойманы убийцы и заказчики. И я подвергся суровой критике за то, что утверждал, что присяжные должны были оправдать подозреваемых. Если бы оправдали подозреваемых – тогда дело заново бы открыли. А сейчас осудили – и как бы и все, и закрыли.
В Гамбурге на G-20 во время встречи Лавров-Тиллерсон наш министр иностранных дел упомянул о нежелании Кремля, чтобы переименовали площадь, на которой стоит посольство РФ в Вашингтоне, в площадь Бориса Немцова. Госсекретарь США Тиллерсон с помощью председателя комитета по иностранным делам сената Боба Коркера заблокировал проект этого решения. Однако в январе 2018 года муниципальный совет, несмотря на сопротивление Госдепа, принял положительное решение об этом переименовании.
* * *
Глава британского МИДа Борис Джонсон во время своего визита в Москву в декабре 2017 года пришел на место убийства своего тезки. Не на кладбище поехал, а на Большой Москворецкий мост, сказав при этом, что «правосудие должно восторжествовать». Это означает, что оно до сих пор не восторжествовало в понимании публичного политика. И именно поэтому он возложил цветы на место убийства, а не на Троекуровском, где похоронен Борис. Дело не закончено.
Надо помнить и наказать убийц Бориса Немцова. Мы как журналисты будем настаивать на этом, публично задавая вопросы, пусть даже не получая ответов. Ведь вопросы часто раздражают больше, чем ответы.
Навальный
Я называл Саакашвили украинским Навальным, а президент Путин назвал Навального российским Саакашвили. Алексей Навальный по разным причинам сейчас оказался единственным лидером протеста в России.
Подчеркиваю – не лидером политической партии, а именно лидером протеста. И это началось не сегодня. В первый координационный совет оппозиции входили все – от совершенно левого Сергея Удальцова до правых националистов, а также ультралибералов вроде Гарри Каспарова. И Навальный уже тогда очевидно выбивался в лидеры. Уже выборы мэра Москвы 2013 года показали, что он лидер протеста.
Когда Навальный стал представлять собой угрозу, его аккуратно пытались нейтрализовать, исключить из политической жизни. Аккуратно – это значит не применяя физического воздействия. Посадили брата, лишили его самого пассивного избирательного права (я сейчас не беру содержательную часть, дело «Кировлеса», – это смешная история, в том смысле, что она абсолютно пустая). Но Навальный – очень мужественный человек. Я не разделяю многие его политические взгляды, но он реально мужественный человек, это надо признать. Он стоит и борется с огромной системой, с огромной государственной машиной. Это не может не вызывать уважения.
Во власти есть разные точки зрения по поводу того, что надо делать с Алексеем Навальным. Это вопрос о том, кто среди этих людей и как представляет характер этой угрозы для Путина и для правящей команды. Мы помним, что когда верх взяла одна башня Кремля – его арестовали, когда вмешалась другая – отпустили. В Кремле нет единой точки зрения на то, как противодействовать этой угрозе.
Навальный в административной элите – человек «ничейный». В отличие от Ходорковского, который говорит о круглом столе, о соединении с частью команды Путина в случае переходного периода. Навальный является угрозой для административной элиты. Причем угрозой реальной. Он не говорит о соединении с этой элитой, ее прощении – у него гораздо более жесткие идеи: суды, люстрации, отстранения, посадки.
Да, сейчас разоблачения Навального бьют по Медведеву, и конечно же противники премьер-министра используют это в своей борьбе. Но это не значит, что это они создали Навального. Точно так же не Володин придумал реновацию, но использует ее в борьбе со своим политическим соперником – Собяниным.
Выбор мишени в лице Медведева, к слову, верный. Удары по нему, безусловно, дискредитируют конструкцию в целом, и Путина в том числе, поскольку тот не убирает премьера. По самому Путину бить бессмысленно, он «тефлоновый», к нему ничего не пристает. Если завтра объявить, что он ест на ужин христианских младенцев, 86 процентов населения скажут: «Ну и ладно. Может, ему еще принести?» Или не поверят. Или скажут, что это неважно. Поэтому Навальный верно перенес фокус на слабое звено. Но это уже политика, а не революция. Навальный политизирует, систематизирует, структурирует протест в своих политических целях. И играться метафорами и терминами типа «революция», «бунт», «протест» в связи с Навальным бессмысленно. Как-то Владислав Юрьевич Сурков сказал мне, когда мы разговаривали в его кабинете: «Послушай, здесь тебе не лингвистический клуб». И это правильно. Слово «революция» слишком пафосное.
Что мы видим нового у Навального? Возник стихийный протест молодежи. На мой взгляд, он совершенно несравним с протестом 2011–2012 годов, когда на улицу вышли в среднем 40-летние люди, у которых отобрали голос. Молодежи на этот голос «положить», он ей безразличен. Я думаю, что сейчас мы наблюдаем инстинктивную реакцию молодых людей прежде всего на образ жизни, на мракобесную позицию государства и возможные ограничения в Интернете. Надо помнить о том, что молодежь сейчас оказалась в зоне, которой руководят два мракобеса: министр образования и министр культуры. И у власти разорван диалог с молодыми людьми, власть ничего не делает, она их загоняет назад, предлагая жить так, как жили деды.
Я внимательно отсматривал фоторепортажи с открытия штабов Навального. Это молодые люди, которые не боятся. Они приходят, чтобы объявить себя волонтерами протестного движения – зная, что их сфотографируют спецслужбы, что их зафиксируют и занесут в различные черные списки, что к ним придут в институт или в школу.
И Навальный, и Путин – политики. Обратите внимание на историю с бюджетными местами в вузах. Девочка сказала, что количество мест сокращается, а Путин сказал, что нет, количество растет. Навальный говорит, что Путин лжет. Он берет период с 2000 по 2017 год и показывает, что количество бюджетных мест сократилось на 9,7 %. А я могу сказать, что за последние четыре года количество этих мест выросло. Цифры я взял из блога Навального, и он сам их прекрасно знает. 2014 год – 485 тысяч, 2015 год – 521 тысяча, 2016 год – 529 тысяч, и на 2017 год запланировано 530 тысяч.
То есть и Навальный не соврал, и Путин не соврал. Это и есть политика. Каждый передернул. Навальный взял за семнадцать лет, а Путин только за последние четыре года. Кто в итоге соврал? Никто не соврал. Политики, в отличие от журналистов, имеют право передернуть. Я же отношусь к этому философски. И Навального воспринимаю – пока, во всяком случае, – не как политического лидера, а как лидера протеста. Как «Доктора Нет».
* * *
Революционность ситуации заключается не в самом Навальном, а в том, что в крупных городах изменилось сознание молодежи, которая почувствовала угрозу своему образу жизни. Думаю, что на коротком этапе это серьезная проблема для власти. Можно вспомнить 1968 год во Франции, где молодежь тоже почувствовала угрозу своему образу жизни и практически уволила с поста президента национального героя Пятой республики генерала де Голля. Де Голль так до своей отставки и не понял, что случилось с французами, продолжая вести политику «как раньше». А пришедший ему на смену Жорж Помпиду начал с открытия центров современного искусства. Старый консерватор, которому было под шестьдесят, он тем не менее начал с наведения мостов с новым поколением! Он почувствовал, «догнал», как теперь говорят, эту необходимость. Бунтующим студентам не стали навязывать деголлевскую изоляционистскую политику, Франция пошла в Европу. И революционная ситуация 1968–1969 годов постепенно сошла на нет, потому что власть дала сигнал: ребята, мы вас слышим, мы для вас не угроза!
