История с реновацией сложная. По идее, она совершенно замечательная, просто ее стали по-уродски продавать. Надо было по-другому это все организовать, объяснять москвичам. На мой взгляд, команда Собянина отнеслась к этому как к градостроительной проблеме, а это человеческая проблема. В итоге – впрягли лошадь мордой к телеге. Сама по себе лошадь – это неплохо, и телега – неплохо. Но надо правильно впрягать.
Сечин против Улюкаева
Я ожидал большого срока для экс-министра экономического развития Алексея Улюкаева, которому в итоге суд дал восемь лет строгого режима. И к тому были все основания. Тем, кто внимательно наблюдал не только за самим процессом, а за тем, что шло вокруг него, и за реакцией людей, скажем, принимающих решения, включая президента Российской Федерации, было очевидно, что дело не во взятке предполагаемой – и, на мой взгляд, недоказанной – в два миллиона долларов, и не в корзинке с колбасками. На мой взгляд, в этом деле существует что-то более глубокое. И, конечно, не Сечин, как пишут многие наблюдатели, посадил Улюкаева. Улюкаева посадил Путин. Это надо понимать очень хорошо. Игорь Иванович Сечин без решения президента на это бы не пошел никогда. В этой истории он выступал лишь оператором президента. Так что я немного защищу Игоря Ивановича.
Будет ли какое-то развитие этого дела, я не знаю. И кто это может знать? Нет, конечно, я думаю, будет апелляция в Мосгорсуд, но, повторяю, поскольку очевидно, что решение – впрочем, так же, как и по Навальному – принимал лично президент Путин (для меня в этом нет никакого сомнения), то и последующее развитие будет связано с последующими решениями Путина.
Те, кто внимательно следил за процессом, понимали, что взятка не доказана. Даже, предположим, что она была – она не доказана. Мы видим, что свидетелями требования взятки были два человека: это сам, собственно, Сечин и глава ВТБ Костин. Они не допрошены в суде. Почему-то. Мы видим, что заявление о попытке вымогательства взятки написал человек со слов другого человека, а не со слов того, от кого требовали эту взятку. Мы это тоже видим. Я имею в виду начальника службы безопасности «Роснефти» генерала ФСБ Феоктистова. Он не присутствовал на предполагаемом вымогании взятки, а написал заявление – и подписал его – со слов другого человека, что в УПК, в общем, не должно работать.
Я напомню самый главный элемент всего дела Улюкаева. На большой пресс-конференции Путина в 2016 году наш корреспондент Алексей Соломин задал ему главный вопрос той пресс-конференции: «Знаете ли вы версию Алексея Улюкаева о том, что произошло на самом деле?» И получил абсолютно грубый ответ Путина: «Мне это не надо. Мне достаточно оперативных данных». И вся элита это услышала. У меня потом спрашивали: «А как твой мальчик это спросил?» А что он должен был спросить? По-моему, это интересный вопрос, а ответ еще интересней.
То есть дело не во взятке вовсе. Я предположу, что с позиций президента Улюкаев совершил какое-то другое преступление – может быть, есть какие-то расшифровки разговоров или что-то еще. Это не имеет никакого отношения к истории с «Башнефтью», решение по которой было принято лично Путиным в августе, и поэтому в октябре вымогать взятку за исполнение августовского решения Путина мне кажется смешным.
Дело Улюкаева мне напоминает историю взаимоотношений Путина с Саакашвили. Почему Путин ненавидит Саакашвили? Я помню, когда Михаил Николаевич в качестве президента первый раз приехал в Москву, он говорил мне, что перед встречей с Путиным пошел в церковь и помолился о том, чтобы наладить с ним отношения. Но Саакашвили первым из глав бывших республик СССР, не считая стран Прибалтики, взял курс на абсолютный разрыв с наследием Российской империи, Советского Союза, отрыв от России. Он жестко и внятно взял курс на Запад. Путин, на мой взгляд, расценил это как измену, предательство: православный народ, двести лет – с Георгиевского трактата о переходе Грузии под протекторат России были вместе, и вот президент, который, видимо, сказал при встрече какие-то ему ласковые слова, затем взял курс на сближение с НАТО и ЕС. Кроме того, я думаю, что Саакашвили очень нелицеприятно отзывался о Путине в каких-то частных беседах. Он бывает груб и со своим кавказским темпераментом, вероятно, в личных беседах о Владимире Владимировиче говорил вещи чрезвычайно оскорбительные и неприятные. Эти слова были записаны и положены Путину на стол. И хотя это лишь мое предположение – реакция Путина по отношению к Саакашвили на протяжении вот уже почти пятнадцати лет всегда была негативная.
В ситуации с Улюкаевым, зная президента, я уверяю, что дело не в корзинке с колбасками, в которой между колбасками лежало два миллиона долларов. Это невозможно. Улюкаев, по мнению Путина, совершил что-то такое, что нельзя делать публично, потому что это дискредитирует совершенно других людей. И ему «сшили» обвинение во взятке, чтобы закатать его на восемь лет или для того, чтобы он попросил прощения, помилования.
Любой приговор, любое публичное действо имеет как часть несущую, так и часть демонстративную. Я думаю, что элита прекрасно знает, что дело не во взятке. Я думаю, что те элиты, которым, может быть, этот сигнал – дело не во взятке – направлен, смущены тем, что они не знают, в чем дело. И вот это может быть сигнал: «Ребята, я за вами смотрю. Только попробуйте вильнуть, только попробуйте спрыгнуть с корабля. Только попробуйте сделать попытку к бегству. Я вас достану. По другим обвинениям».
Нельзя же вменить человеку в вину, что он хочет бежать с корабля? Нельзя. Нельзя же поставить человеку в вину, что он в частных разговорах мог обрушиться с критикой на позицию президента по каким-то вопросам? «Так значит, предатель и лицемер? Ты мне в лицо говоришь одно и меня поддерживаешь, а в разговоре со своими близкими или по телефону с кем-то ты говоришь совсем другое?! На тебя нет надежды». Вот в чем здесь дело и вот в чем сигнал элитам, а не во взятке.
Если бы я был присяжным и Путин был бы присяжным, если бы мы сидели с ним в коллегии присяжных и я бы сказал, что Улюкаев виновен на основании тех доказательств, которые представлены в суде, Путин бы размазал меня по столу как юрист, просто бы размазал. Я это хорошо понимаю. Любой юрист размажет. И любой присяжный размажет, потому что не доказано. И это означает, что там находится какая-то другая история, о которой даже Улюкаев может не догадываться. Он сказал и забыл. Он сделал и забыл. Он не знает и не понимает. «А ты сам вспомни, что ты сделал… – мы помним такие периоды в истории нашей страны. – Ты сам расскажи, сам повинись, и тогда, может, тебе скидка выйдет». А в чем виниться-то? – вот же вопрос. И это не мои фантазии, я говорю со знанием дела.
Для Путина нет разницы между третьим и четвертым сроком. Это люди, которые наблюдают извне, могут видеть, как третий срок стал чрезвычайно консервативным, а четвертый станет реакционным и мракобесным. А для него это нормальное скольжение, для Путина. И сигналы элитам – а Путин уделяет больше внимание разного рода сигналам – это тоже содержится в этом приговоре. Но мы этого не знаем точно, мы может только предполагать. Потому что реакция Путина на пресловутой пресс-конференции всего через месяц после ареста Улюкаева была большой неожиданностью для всех…
