— Хочешь, покажем? — предложил Фило.
— Ой, правда? — воскликнула Зилла.
Она так искренне обрадовалась, что можно будет проникнуть в самое чрево цитадели, что Фило тут же обнял ее. Такой уж он был — если кто-то ему нравился, он его сразу обнимал. Из-за этого в Братстве у него была куча неприятностей. Однако по выражению его лица Тод заподозрил, что в случае Зиллы дело не просто в дружеских чувствах; впрочем, Фило, как и он, похоже, пришел к выводу, что Зилла готова только дружить.
Больше никто в цитадели не верил, что они просто дружат. К Фило и Джошу обращались с просьбами замолвить словечко перед Зиллой не реже, чем к Тоду. По Арту ползли слухи и неприличные сплетни. Чаще всего рассказывали — и Тод готов был этому поверить, — что женщина в сапогах будто бы переспала со всеми до единого в отроге Наблюдателей и готова рассмотреть дальнейшие предложения. Все знали, что у Вычислителей какое-то пари по поводу чернокожей девушки, а про маленькую резвушку чего только не напридумывали, однако все как один шутили, что отрог Священнослужителей буквально пляшет под ее дудку. Тем временем Домоправители уже принимали ставки насчет моральной стойкости брата Майло и самого Верховного главы. На брата Майло ставили всего лишь два к одному, зато предлагали сто к одному, что Верховный глава нарушит Обет еще до конца недели. Всех несколько задевало, что Верховный глава пользуется служебным положением. Он постоянно вызывал женщин к себе в кабинет. Зилла сама сказала, что ее вызывали дважды, и призналась Тоду, что до смерти боится Верховного главы.
— Не ты одна, — заверил ее Тод. — Мне он тоже совсем не нравится.
И он пошел собирать игрушки для Маркуса в мешок, который Джош прихватил в отроге Врачевателей. Тод звал его «Куль для пожертвований», везде носил с собой и с удовольствием смотрел, как в него со всех сторон сыплются куколки-талисманы, кубики и призмы и прочий инвентарь из отрогов Наблюдателей и Исследователей, чудесная модель поезда, которую сделал один одинокий брат, кораблик и восковые фигурки. Ему несказанно нравилось, как Маркус вытаскивает их по одной и вопит: «О-о-о! Гуськи!»
Тод повернулся к Зилле:
— Вот! Видишь? Я опытный дядюшка!
К третьему дню им всем, кроме разве что Маркуса, до смерти надоело быть в центре внимания. Вместо того чтобы смотреть парад на плацу, где у Зиллы так сильно закружилась голова, Тод усадил Маркуса вместе с «Кулем для пожертвований» на спину Джошу, Фило взял Зиллу за руку, и они спустились по пандусам в нижние этажи цитадели, чтобы показать Зилле погреба. Уже потом Тод сообразил, что надо было уговорить остаться на параде хотя бы Джоша. Одинокий кентавр сразу бросается в глаза, как и его отсутствие. Но тогда они ни о чем не думали — только хихикали от запретной радости.
— Прогульщики мы, — сказал Тод. — Когда-то я был настоящим мастером прогулов. Жить в цитадели — это будто снова за парту сесть.
Шли они медленно. Синие рубчатые пандусы нижних этажей были слишком крутыми для копыт Джоша, и свет здесь, вдали от жилых помещений, горел тускло. Когда они дошли до первого из огромных зернохранилищ, в полумраке едва удавалось различить гору пассета, громоздившуюся до самой дальней стены.
— Очень похоже на пшеницу, — заметила Зилла.
— Кака фу, — объявил Маркус.
— И то верно, малыш, — согласился Тод. — Разит будь здоров. Только посмотри, какая куча! Можно целый год кормить тысячу братьев, даже если они будут есть только его, как, впрочем, и было, пока на кухне не появилась наша спасительница и благодетельница Хелен.
— Когда он портится, на нем растят грибы, — сказал Джош.
— И тогда разит еще сильнее, — подхватил Тод и двинулся дальше.
Однако Фило задержался у подножия зерновой горы, жадно принюхиваясь.
— Напоминает о доме, — сказал он.
— Ну да, я и забыл, что ты из Треньенской Орты, — сказал Тод. — А так и не скажешь!
— Домой хочется, — признался Фило.
В его голосе прозвучала такая тоска, что Зилла сочувственно спросила:
— А что такое Треньенская Орта?
— Моя область Пентархии, — сказал Фило. — Пятина Орты там везде.
— Чтобы лучше понять нашего друга, — распускал хвост Тод, пока вел всех вниз по ближайшему пандусу, — нужно отдавать себе отчет, что Пентархия состоит из пяти областей — когда-то это были независимые царства, они же пятины, а теперь они объединились. Это Фриньен, Треньен, Корриарден, Орта и Лита. Каждой пятиной, кроме Литы, правит собственный пентарх — один из них и есть тот старый хрыч, который по случаю еще и мой отец. Царь правит всей страной, но он к тому же и пентарх Орты, и это адова работенка, поскольку Орта, помимо клочка в самом центре континента, разбросана повсюду, кроме Литы, — куча мелких анклавов. По-моему, Орту устраивали везде, где жили Иные Народы. То гвальдийское племя, откуда родом Фило, — и у них на то, не сомневаюсь, были причины, — решило обосноваться на севере и мириться с тамошним климатом и пассетом, и потому эта область относится не к Треньену, а к Орте.
— А я из Центральной Орты, что гораздо разумнее, — вмешался Джош, который, мелко перебирая напряженными копытами, спускался следом за Тодом. — Как и весь мой народ.
— Разумнее? Или из Центра? — уточнил, обернувшись, Тод.
— А кто такие гвальдийцы и чем они отличаются от всех остальных? — спросила Зилла, вместе с Фило замыкавшая процессию.
— Трудно объяснить. Я нетипичный, — отвечал Фило. — Обычно у нас много растительности на теле, то есть метисов людей и гвальдийцев так и узнают — они все мохнатые.
— Однако же наш обожаемый Верховный глава не таков! — Тод никак не мог угомониться. — Разве что ежедневно бреется с ног до головы. Впрочем, он тщеславный. С него станется.
— Шерсти у него нет, зато по глазам видно, что полукровка, — сказал Фило. — Обычно это и есть главный признак.
Он посмотрел на Зиллу огромными яркими глазами. Она всмотрелась в них. В полумраке они были не просто огромные, а еще и невероятно проницательные и к тому же слегка светились, но все же она не понимала, что в них нечеловеческого. Как и в глазах Верховного главы, если вдуматься.
— Но точно сказать почти никогда нельзя, — продолжал Фило, по своему обыкновению пристроившись к Зилле поближе, — особенно если речь идет о гвальдийских женщинах. Да и взгляни на меня. Волосы у меня только на голове, а еще от рождения громадные руки и ноги. Родители как на меня посмотрели, так сразу побежали советоваться с нашим Гвальдийцем — ну, с самым сильным из нас. А он и говорит, этак растерянно, — мол, будем уповать на то, что из него вырастет выдающаяся личность. А ничего такого не выросло. Хотя родители, по-моему, не оставляли надежды. Это наш Гвальдиец отправил меня в Арт. Наверное, думал, хоть здесь меня заставят проявить таланты.
— Заставили? — спросила Зилла.
— Нет, — сказал Фило, и они свернули по пандусу на следующий этаж.
