Олег тяжело упал на берегу лицом вниз, Томас скатился с его
спины, непонимающе оглянулся. Страшный водяной поток остался позади.
Томас потрогал Олега за плечо, тот не шелохнулся. Томас с
упавшим сердцем повернул ему голову, убирая с лица грязь и речной мусор, не
давая задохнуться. Глаза калики были открыты, но смотрели неподвижно, мертво.
— Прости, друг, — сказал Томас тяжело.
Он всхлипнул, чувствуя жгучий стыд, что он жив и в кандалах,
а калика погиб, спасая его.
Внезапно ресницы калики задрожали, мышцы лица дернулись.
Калика сделал глубокий вдох, пальцы правой руки конвульсивно сжались. Томас
подпрыгнул, звеня цепями, вскричал:
— Сэр калика!.. Сэр Олег!.. Скажи, что делать? Бог с
чашей, я поеду в твою Скифорусь, только скажи, что передать!.. Я отдам все
оставшиеся деньги твоим родным, не беспокойся!
— Карман... — прохрипел Олег.
— Что? — не понял Томас.
— В кар...мане...
Томас поспешно сунул пальцы в карман калики, потом в другой,
с трудом управляясь скованными руками. К пальцам прилип тот же отвратительный
мох.
— Дай...
Томас послушно, хотя и с содроганием, вложил в застывающий
рот калики несколько гадких стебельков, настолько мелких и переплетенных между
собой, что вроде бы уже и не мох, а какие-то белые волоконца слизи, застывшие
на холоде. Калика пытался жевать, но челюсти не двигались. Попробовал
сглотнуть, но из горла шел сухой жар, опаляя пальцы Томаса. Томас поспешно
зачерпнул воды, она тут же пролилась, но несколько капель попали калике в рот.
Он медленно облизал губы, сделал трудное глотательное движение.
— Сэр калика! У тебя есть родня?.. Скажи! Я сообщу им о
твоей... о тебе!
Олег прошептал тихо:
— А как же Британия?
— Потом доберусь. Из твоей Русоскифии!
— А Крижина?
Томас ощутил удар ножом в сердце. Перед внутренним взором
предстал образ благородного Роланда, погибшего, когда прикрывал отход войск
своего сюзерена Карла Великого. Его ждала прекрасная Альда, любил ее, но как
истый рыцарь любви предпочел дружбу: умирая, прощался не с Альдой, а с
Дюрандаль — свой спатой-мечом...
— Я поеду в твою Русь, — ответил он твердо. —
Или в Рось, куда скажешь.
Олег не двигался, Томас вдруг решил, что калика умер. За грохотом
близкого водопада не слышал надсадного дыхания, а луна каким-то чудом отыскала
в ночном небе облако и пряталась за ним. Томас в страхе, но уже с
безнадежностью, потряс друга, похлопал по щекам, вдруг калика медленно повернул
к нему бледное, сразу очень исхудавшее лицо с запавшими глазами:
— Как стрелы?
Томас крепко стиснул челюсти, быстро осмотрел спину калики.
Кровь из кинжальной раны уже не текла, но и не засыхала, от брызг ручья калика
был мокрый с головы до ног, как и Томас. Вторая рана на боку чуть кровоточила,
но самую малость, словно кровь уже вся вытекла. Под лопаткой торчали два
крохотных прутика. Томас глухо застонал, поняв, что постоянно задевал их,
когда, как мешок с камнями, болтался на плече калики.
— Добраться бы до лекарей! — сказал он со внезапно
вспыхнувшей надеждой. — Сэр калика, еще есть шанс...
— Тяни стрелы, — сказал калика мертвым голосом. Он
лежал лицом вниз, руки раскинул, словно упал с огромной высоты. —
Наконечники сидят неглубоко, чую.
— Сэр калика! — вскричал Томас в ужасе. — Я
не могу!
— Тогда я умру, — сказал калика просто.
Всхлипнув, Томас дрожащими пальцами ухватился за обломок
стрелы, но тот — мокрый, залитый кровью — сразу выскользнул из ослабевших рук.
Мышцы спины калики, где засело железо, дернулись, и Томас закусил губу,
страстно желая себе умереть прямо на этом месте, но умереть так, чтобы калика
стал здоров взамен.
— Тяни медленно, — прохрипел Олег. — Очень
медленно!.. Иначе наконечники соскочат.
Соединив скованные кисти, Томас впился ногтями в деревянный
прутик, начал долгое мучительное движение наверх. Тут же хлынула кровь, потекла
по спине!
Когда кожа начала вздуваться, указывая на приближение
железного наконечника, Томас замер: деревянный прут выходил быстрее. Древко
выскальзывает из железа! Удерживая окровавленный обломок прута, чтобы
наконечник бугрился под кожей, Томас припал ртом, попробовал полоснуть
выпуклость зубом, но кожа калики была дубленая, твердая. Томас в отчаянии
закрыл глаза, чтобы не видеть кровь, прижал зубами выпуклость, придерживая ее
древком, начал прокусывать такую прочную неподдающуюся кожу.
Рот наполнился кровью, сглотнул, в голове шумело и мутилось,
будто сам быстро терял кровь. Зубы скрежетнули о железо, он осторожно потянул
за древко. Бесформенный окровавленный комок поднялся из раны: железный
наконечник, облепленный сгустками крови. В ушах рушились горы, ржали кони и
звенели мечи, сквозь этот шум услышал далекий голос:
— Теперь ты — кровный побратим. Давай другую...
— Изойдешь кровью!
— Вода бежит с ледника... Плесни... Застынет...
Зажав в зубах наконечник стрелы, Томас пропорол вторую рану
по живому, вытащил стрелу, сразу начал черпать ледяную воду, плескать на
залитую кровью спину. Красные потеки воды в начинающемся рассвете сбегали
обратно в горную речку.
Струйки быстро светлели, калика пролязгал зубами:
— До...воль...но!.. Раны закрылись... От страха,
видать... и холода...
Пальцы Томаса не разгибались, словно заледеневшие сосульки.
Он не чувствовал рук по локти, даже по плечи. Калика с великим трудом
перевернулся, сел, упирая в землю руками. Желтый как мертвец, он исхудал за
ночь, черты лица заострились, снова напомнил того паломника, с которым Томас
встретился за стенами Иерусалима.
— Надо идти, — проговорил он сдавленным
голосом. — Томас... хоть скачи, аки птаха, хоть ползи, аки змей, но уйти
надо. Где-нибудь есть мост или переправа, они скоро переберутся сюда.
— Вроде бы не видно моста, — пробормотал Томас
измученно.
— Эта речушка — не Дарданеллы... люди через окияны
переправляются.
Он поднялся, опираясь на камни, рискнул оторвать руки,
постоял, чуть покачиваясь. Томас со страхом и удивлением смотрел в хмурое
напряженное лицо. Калика перестал качаться, повернул голову:
— Пойдем. Они будут здесь скоро. Обопрись на меня,
ежели что...
Томас переламывая себя, начал подниматься с холодной земли,
со страхом и непониманием думая о странностях жизни. Сорок калик, оказавшиеся
богатырями неслыханной силы, что могли бы стать потрясателями королевств, этот
необыкновенный попутчик, друг, а теперь уже и побратим — ведь вкусил его крови,
кто они? Какие свершения считают подвигами, если не замечают нынешних деяний?
Славу поют рыцарю, сразившему дракона, а эти почти голыми руками перебили
чудовищ из ада, тут же забыли об этом, словно отогнали мух... Калика же вовсе
не понимает, что сейчас каждый его шаг — подвиг!
