Кони, хрипя и роняя пену, донесли их до ворот, в это время
по равнине уже пролегли красновато-черные тени. Над краем земли торчал лишь
багровый краешек, затем и он опустился, на землю упали сумерки.
Над воротами замка поднялась голова в блестящем шлеме.
Человек был хмурый, с раздраженным лицом, глаза из-под набрякших век смотрели
злобно.
Томас, не слезая с коня, постучал в обитые железными
полосами бревна ворот:
— Эй, открывай!
Стражник поинтересовался тягучим, как старая патока,
голосом:
— Хто такие?
Томас покосился на лохмотья калики, на свои изодранные
остатки одежды, что висели как на пугале. Железные браслеты угрюмо блестели на
руках и ногах, обрывки цепей позвякивали.
— Не видищь, дубина, божьи странники! Калики! Открывай
быстро.
Стражник даже наклонился, с интересом рассматривая божьих
странников, что рычат и лаются, как разбойники:
— Оно и видать, что самые что ни есть божьи!..
Подождите до утра. Явится управитель, разберется.
— До утра? — вскрикнул Томас затравленно. —
Сейчас даже не ночь!
— Скоро будет, — пояснил стражник уже
добродушнее. — День да ночь — сутки прочь. Прошел бы день, а ночи, слава
Богу, не увидим... Места тут тихие, чего, спрашивается, ездиют? Не сидится им.
Шастают, шастают...
Он шумно почесался, зевнул с волчьим завыванием. Томас молча
хватал ртом воздух от ярости, а Олег со скорбным лицом слез с коня, сказал
кротко:
— Брат Томас, подержи коня. Таков мир сотворил Род, что
люди лучше понимают силу, чем правду. Подай коней назад, а я вышибу ворота
этого гнусного хлева.
Стражник наверху гулко захохотал, лицо из болезненно-желтого
стало багровым:
— Вышибет!.. Ха-ха!.. Сарацины тараном пробовали!..
Намучились, как медведи возле рыбы...
Олег отступил на три шага, набычился, задержал дыхание.
Стражник весело заржал, но Олег внезапно ринулся на ворота, ударил в плотно
сбитые бревна. Томас вздрогнул от страшного треска, грохота, скрипа раздираемых
железных полос. Кони прыгали, пытались выброситься с моста в ров, Томас
удерживал железной рукой, а когда повернул голову к воротам: не поверил глазам.
В них словно ударила скала, выпущенная из великанской катапульты: огромные
запоры не дали распахнуться створкам, зато ворота целиком вынесло из стены —
лежали внутри двора в трех саженях от пролома. В стенах каменной арки зияли
дыры от штырей, сыпалась кирпичная крошка.
Калика лежал распластавшись как лягушка на воротах, с
которыми его вынесло во двор. Томас не успел повернуть коней, как он поднялся,
шумно выбивая из одежды кирпичную пыль и мелкую крошку. Ругался он так, как
могут лишь паломники, которые видели и Крым, и Рим, и попову грушу, не говоря
уже о Иерусалиме, где побывала и погадила каждая собака.
Томас гордо въехал в зияющий пролом, ведя в поводу коня
калики. Наверху висел, истошно вопя, уцелевший страж. Из багрового стал белым,
ноги безуспешно царапали воздух.
Из пристройки вблизи ворот выскакивали, оглушенные грохотом,
стражи. Глаза лезли на лоб, ибо вместо привычных несокрушимых ворот зиял
далекий темный лес, из которого нехорошо дуло. Из стен с обеих сторон торчали
массивные крюки и петли, на которых когда-то висели тяжелые створки ворот.
Томас остановил второго коня возле Олега, тот все еще с
отвращением выбивал мелкие камешки из лохмотьев, Томас жестом указал на пустое
седло, Олег уныло отмахнулся:
— То залезать, то снова слезать... До чего же жизнь
одинаковая!
Он пошел через двор к главному дому. С крыльца уже сбежали,
звеня оружием, воины. Томас безуспешно хватал себя за бедро.
Их окружили, но Олег не поворачивал головы, пошел прямо по
ступеням. Томас соскочил на землю, надменно бросил поводья в лицо ближайшего
болвана с топором в руках, пошел за каликой. Сзади послышался вопль: болван,
хватая поводья, выронил топор себе на ногу, теперь орал, прыгал на одной ноге,
ухватил ушибленную обеими руками, а кони, все еще вздрагивая от испуга,
ринулись по двору.
Каменные ступени под их шагами не вдавливались в землю, чего
страшился Томас, ни одна даже не треснула, и он с облегчением понял, что при
всей чудовищной силе вес остается тот же, ведь пучки одолень-травы весили
меньше дохлой мыши.
Томас и Олег вошли в передний зал, где под дальней стеной в
огромном камине полыхали березовые поленья, багровый свет освещал все
помещение. Двое в доспехах сушили возле огня тряпки, на железной решетке стояли
болотные сапоги, пахло рыбьими внутренностями. Оба с удивлением оглянулись на
странных оборванцев, за которыми опасливо вошли, держась на почтительной
дистанции, трое латников с обнаженными мечами.
Олегу надоело оглядываться на звяканье за спиной, он
внезапно обернулся, страшно перекосил рожу и затопал ногами. Всех троих как
ураганом вынесло, в дверях столкнулись, зазвенел оброненный меч, а дальше
слышно было как по ступенькам катилось крупное, хряпало, хрустело и хрипело.
Томас сделал движение вернуться за мечом, тот лежал на пороге зала и блестел,
как гриб поганка, в лунном свете, но Олег цепко ухватил за руку:
— Сэр монах, пристало ли нам оружие?
Томас осторожно высвободился, лицо побледнело, а в глазах
было страдание:
— Сэр калика, одолень-траву едят листиками, а не жрут
как кони!
Олег ответил сокрушенно:
— У нас зимой днем с огнем зелени не отыщешь! Не то,
что в этих краях, где круглый год лето. Мы, гипербореи, наедаемся сразу.
Они прошли зал, стражник отпрыгнул от разукрашенной двери.
Что-то его предупредило не останавливать странных бродяг. Томас пнул ногой,
опережая калику, створки с треском распахнулись, на пол брякнулся вывороченный
с мясом засов, а с потолка посыпался мусор.
В главном зале стены в коврах, красиво висели мечи, топоры,
палицы и рыцарские щиты, а посреди зала вокруг двух столов стояли дубовые лавки
из половинок расколотого дуба. Олег кивнул Томасу, молча поясняя, что здесь
приняли меры против скандалистов, что в разгар выпивки могут ухватить лавку и,
размахивая ею, сокрушать гуляк.
Оба стола были из толстых мраморных плит, покоились на
квадратных серых глыбах камня. В зале с двух сторон под стенами полыхали
камины, хорошо пахло ароматным дымом, горелой шерстью. Пол был из огромных
глыб, как и стены угрюмого замка, щели замазаны серой глиной. Впрочем, тяжелые
глыбы были подогнаны так плотно, что в щели между ними не пролез бы даже
муравей.
Томас сел за стол, заявил надменно в пространство:
— Хозяин!.. Быстро, кривоногие! Всех перепор-р-р-рю!
В дверь, через которую только что вошли, заглядывали рогатые
головы в шлемах и без. При грозном реве Томаса исчезли, начали появляться снова
не сразу и не все. Олег бродил вдоль стен, рассматривал оружие. Сердце стучало
гулко, грозя насмерть разбиться о реберную клетку. Когда приближался к дверям,
там пустело, по ступеням часто стучало, словно рассыпали горох, и горошины
катились до самого подвала.
