Он начал пересказывать разговор Томасу, тот остановил
жестом: разговаривай, перескажешь на досуге.
— Мы увидим ваше племя? — спросил Олег.
Остап отвел глаза:
— Если готовы остаться, то хоть сейчас... Но если
жаждете вернуться в Верхний Мир, то сперва ваши судьбы решит Совет Старших
Волхвов. Если решат отпустить, тогда ничего не увидите... каждое племя хранит
свои тайны, не обижайтесь.
— Вся жизнь — война, — сказал Олег
невесело. — Когда увидим Старших?
— Здесь жизнь течет неторопливо, — ответил
Остап. — Но вам повезло, Совет соберется через три дня.
Жизнь текла, как понял Томас, без всякого разделения на день
и ночь, в вечных сумерках. На стенах живет светящийся мох, кое-где растет
светящаяся плесень, но даже для привыкших глаз света мало, потому взор
достигает лишь на десяток-другой шагов, потому кажется, что человек бесследно
исчезает или появляется из воздуха. Но есть и хорошая сторона:
стен не видно, мир кажется бескрайним.
Как он понял, земля рассыхается как глиняный шар на
солнцепеке, старые трещины углубляются, появляются новые. Пещеры огромные, к
ним добавляются новые, а старые пещеры, в которые однажды вернулись на кочевье
через три тысячи лет, оказались неузнаваемыми: втрое шире, в стенах возникли
длинные щели, что ведут в незнакомые пустоты, где плещется невидимая вода и
страшно ревут незнакомые звери.
На второй день он шепнул Олегу, косясь по сторонам:
— Сэр калика, здесь нечисто... Эти люди — колдуны!
— Что стряслось?
— Я сумел приблизиться к стене, там увидел такое, что
волосы встали дыбом! Прямо из камня вышел старик, прошел малость вдоль ручья, а
потом вслед за ручьем снова вошел в каменную стену!
— Не почудилось? — спросил Олег тревожно.
— Я ж не дурак, сэр калика! Я сразу перекрестился, а потом
еще и «Отче наш» прочел... сколько помнил. Но старик не исчез. Более того, я
пощупал песок, где остались его следы, и даю голову наотрез, что старику не
больше сорока восьми лет, он чуть хромает, на левой ноге болят суставы...
— Верю! — перебил Олег поспешно. — Я забыл,
сколь искусный ты воин, сэр рыцарь. Это меняет дело... Если такое оружие
Агафирс имел в виду, то они могут быть страшными противниками. А ежели это не
все?
На следующий день за ними зашел Остап, осмотрел критически,
велел следовать за собой. Они прошли вдоль стены, а остальные из младших
волхвов, как понял Олег, в это время рассредоточились впереди по дороге, чтобы
не дать простому народу увидеть пришельцев: пусть живут в счастливом незнании
другого мира.
В крохотной пещере, куда их пропустил Остап, после чего
встал,
загораживая узкий проход, находилось трое в белых одеждах.
Волосы одинаково серебрились сединой, одинаково падали на плечи, и Томас не
сразу сообразил, что из троих старших волхвов лишь двое мужчин, третьей
оказалась древняя старуха. Лицо ее было в мельчайших морщинках как печеное
яблоко, такое же бесцветное, как у всех агафирсов, лишь глаза смотрели зорко,
недоброжелательно.
Двое стариков переглянулись, один жестом велел сесть, сказал
дряхлым голосом:
— Меня зовут Борян, это мой брат Борис, а это сестра
Боруня. Мы дети Борея, внуки Бора. Мы старшие волхвы племени...
— А где сын Агафирса? — перебил Олег. — Я бы
хотел повидаться с ним. Ведь это Тавр, верно?
Старики снова переглянулись, а Боруня спросила резко:
— Откуда ты знаешь его имя?
Олег помедлил, посмотрел на поблескивающие камни в стенах
пещеры:
— Из всех сыновей Агафирса... лишь Тавр был не воином,
а мыслителем. Остальные его презирали, им бы только нестись по степи на горячем
коне, догонять оленя, а еще лучше — сшибиться грудь в грудь с противником в
смертной схватке...
Старуха смотрела неверяще, Борис кашлянул, спросил
недоверчиво:
— Зачем тебе Тавр? Он стар, его не беспокоят. Он вместе
с племенем, а здесь лишь передовой отряд.
Они смотрели ожидающе, Томас тоже не сводил глаз с калики.
Олег улыбнулся, развел руками:
— Мне хотелось бы с ним повидаться. Уверен он бы
обрадовался!
После долгой паузы Борис произнес неуверенно:
— Ты говоришь так, как говорил Агафирс, как говорили
его сыны, как говорит все еще Тавр. Теперь это священный язык волхвов, простой
народ, как и князья, уже говорят иначе. Откуда ты его знаешь?
Олег широко улыбнулся, глазами показал на Томаса, ответил
почти весело:
— Пора бы уже догадаться.
На него смотрели три пары вытаращенных глаз и три
распахнутых рта. Олег махнул рукой, помрачнел, сказал невесело:
— Вы правы, что не выходите наверх. Там льются реки
крови, люди режут друг друга с такой лютостью, что самые хищные волки и гиены
выглядят рядом с ними невинными овечками! Убивают целые племена, как на
скотобойнях. Убивают женщин и детей. Народ бьется с народом, племя с племенем,
род с родом, семья с семьей, брат с братом. Даже один человек бьется насмерть
сам с собой, не зная уже где правда, а где кривда!
Они молчали все трое, смотрели внимательно. Незнакомцы
чересчур загадочны, а волхвы умеют смотреть и слушать, оставляя поспешные
решения незрелой молодежи.
— Возможно, — сказал Олег совсем невесело, —
боги вас держат здесь как семена. Вдруг люди перебьют друг друга? К тому идет.
Тогда заселите просторы земли мирным добрым народом. Ведь вы давно уже не те
звери, которые бежали в эти пещеры от других зверей, еще более лютых...
Старуха недовольно завозилась, прервала сварливо:
— Мы никогда не были зверьми!
Олег покачал головой, глаза были сочувствующими:
— Были. Чего стыдиться? Гордиться надо, из зверей стали
людьми! Увы чаще бывает наоборот... А вы драчливость, свойственную детям,
оставили детям.
Он покосился на Томаса, и трое волхвов последовали за его
взглядом. Томас сидел на обломке скалы надменно-гордо, сурово смотрел поверх
голов старцев. Он был мужественно красив, на голову выше волхвов, в плечах
вдвое шире, грудь широка и выпукла, а живот как у жука — плоский, в валиках
мускулов.
Борис вздохнул, с укором посмотрел на Олега:
— Но ты не драчливый зверь?
— Я волхв, — напомнил Олег. — Однако мир не
состоит из волхвов.
Они помолчали, погрузившись в раздумья. Олег с печалью
рассматривал чистые кроткие лица. Со времен Великого Исхода, о котором народ не
знает, никто не воевал друг с другом. Были стычки, были убийства, но из-за
ревности, зависти, однако агафирсы не знают кровавых сражений друг с другом.
Хватает изнурительной войны с подземными чудовищами, чтобы думать еще и о том,
как убивать друг друга. Таким нельзя наверх, их там и куры загребут!
