Из всех рыцарей войска герцога Булонского он был
единственным, кто мог в полном рыцарском вооружении упасть на спину,
перевернуться через голову и тут же вскочить на ноги. Это спасало жизнь, спасло
и в этот раз. Страшное лезвие топора рассекло воздух так близко возле лица, что
Томас услышал движение воздуха. Барон поспешно шагнул вперед, спеша прикончить
лежащего, но он не знал Томаса — иначе мог бы успеть, — и Томас
выпрямился, тяжело дыша. Щит остался на полу, Томас, не сводя с барона такого
же горящего взгляда, отшвырнул щит ногой, а удлиненную рукоять меча перехватил
обеими руками.
Их глаза сомкнулись в жестоком единоборстве: ярко-синие,
пылающие жгучим холодом северного льда, и красные нечеловеческие... Тело барона
медленно менялось: плечи стали еще шире, мощнее, рот превратился в жуткую
пасть, раскрылся, четыре уродливых клыка вылезли наружу. Дышал тяжело, словно
это он, а не Томас, пробежал в тяжелых доспехах по гребню стены и через два
зала. Доносились яростные крики со двора, звон и лязг железа, ржание коней.
— Умр-р-р-решь... — прохрипел оборотень.
Он пошел на Томаса, топор оказывался то в правой, то в левой
руке. На обухе вытягивался острый двойной крюк, а с торца — зазубренное лезвие
пики. Ударились грудь в грудь, Томас содрогнулся: лицо тролля было рядом —
заросшее черной шерстью, вывороченные широкие ноздри, багровые глаза под
толстым костяным карнизом. Оборотень распахнул клыкастую пасть, Томас
отшатнулся, это спасло — огромные зубы лязгнули, едва не зацепив забрало. Томас
оттолкнулся рукоятью, ощутил под густой шерстью твердые как дерево мышцы.
Тролль обрушил топор, целя в блестящий шлем, Томас отбил, но
едва не оказался на полу — руки занемели от чудовищного удара. Женщина на ложе
приподнялась, глаза распахнулись в немом изумлении. Она переводила взгляд с
закованного в железо рыцаря на тролля, словно не зная еще, на кого поставить.
Томас отступал, с трудом отражал страшные удары, что едва не вышибали меч из
онемевших пальцев. Тролль взвывал, тяжело дышал, острые концы ушей прядали как
у зверя.
Огонь в камине вспыхнул ярче; старик шуровал кочергой, едва
не падая лицом в пламя. Его трясло, он совал руки то за пазуху, то прямо в
огонь. Дряблая шея покрылась гусиной кожей. Он не оглянулся, хотя Томас и
тролль едва не спотыкались о его согнутую фигуру, оба наносили жуткие звенящие
удары, от которых немели руки, прямо над его головой.
Томас стиснул зубы — отступать позорно и опасно, сделал
выпад. Тролль от неожиданности отразил удар лишь наполовину, кончик меча достал
лицо, рассек от брови скулу и щеку на две половинки. Кровь хлынула густо,
тролль отшатнулся — явно оглушенный, меч разрубил толстую кость над бровью.
Огромная лапа дернулась смахнуть кровь, Томас торопливо ударил дважды. Тролль
шатался, но держал натиск, перехватил топорище обеими руками. Томас рубил
быстро, вкладывая всю силу, не давая опомниться, но тролль медленно приходил в
себя, огонь в глазах из багрового стал ядовито-желтым.
Огромные клыки тролля блестели, он дышал хрипло, наполняя
воздух зловонием, сипло рычал. Внезапно он перехватил топор обеими руками за
самый конец длинной рукояти. Острие блеснуло, казалось, через весь зал. Удар
был страшен, неотразим. Томас и не думал парировать, в последний момент просто
шагнул влево — топор с чмоканьем врубился по самый обух в дубовый пол. Томас с
силой ударил, держа меч обеими руками, как копьем. Острие пробило толстую, как
двойной кожаный панцирь, кожу, просело на две ладони вглубь.
От жуткого рева задрожал замок, со стены сорвался щит, упали
огромные оленьи рога. Пламя в страхе прижалось к углям, а женщина встала во
весь рост. Тролль изогнулся от боли, рукоять меча с силой вырвало из рук
Томаса.
Томас поспешно отступил, беспомощно огляделся, но похожего
на оружие близко не оказалось. Тролль не спускал с него глаз, ярость полыхала в
его желтых глазах, а меч торчал из бока, будто вбитый в дерево! Тролль дернул
за рукоять топора, перекосился — вбил глубоко, дернул изо всех сил, из-под меча
наконец-то хлынула густая, черная кровь, зашипела, пузырясь, прибила густую
шерсть, будто поваленный ветром лес. Топор все не поддавался, и тролль уперся
ногой, страшно взревел, спина пошла чудовищными буграми мышц, лезвие
взвизгнуло, высвобождаясь из плотного дерева, и топор оказался у тролля!
Томас пятился, пока спина не уперлась в стену. Его трясло,
ужасный тролль грузно шел к нему, поднимая топор для последнего удара. В боку
все еще торчал меч — наклонился к полу, едва не выпадая, кровь хлестала по
лезвию через рукоять, за троллем тянулась кровавая дорожка с отпечатками
нечеловеческих ступней.
На Томаса взглянули страшные глаза, вспыхнули жутким белым
пламенем. Чудовищные руки взметнули тяжелый топор над головой. Томас
распластался по стене, не в силах отвести завороженного взора от глаз, что
вспыхнув, вдруг погасли, в черноте быстро исчезала красная искорка. Топор
выскользнул из пальцев, ударив плашмя тролля по голове, с грохотом упал на пол.
Тролль качнулся вперед — Томас едва успел замороженно сдвинуться, —
громадное звериное тело рухнуло на стену, когти впились в камень, процарапали,
оставляя глубокие борозды, и тролль сполз на пол.
Томас поспешно ухватился за рукоять меча, чувствуя под
ладонью липкое, горячее, уперся ногой в грузное тело, дернул. Меч вышел легко,
словно его выталкивала хлынувшая упругой струей горячая кровь. Томас кое-как
вытер лезвие о мохнатую спину, тролль еще дергался, все четыре лапы с жутким
звуком скребли пол.
— Никогда бы не поверила! — донеслось до Томаса
потрясенное.
Женщина быстро соскочила с ложа, в руках у нее, как
испуганная бабочка, трепыхался белый платок с золотой монограммой. Томас стоял,
как столб, с покрытым кровью мечом. Она же быстро сунула платок в его
трясущиеся руки, бросилась на шею — нежнейшая как дуновение утреннего ветерка,
как облачко, прижалась испуганно. И Томас выронил меч, стоял дурак дураком, не
решаясь испачкать платок, хотя сунула, чтобы вытер окровавленные пальцы, и
остро пожалел, что железный панцирь разделяет их тела.
Она зябко вздрагивала, прижималась к нему с такой силой, что,
если бы Томас так не был прижат к стене, наверняка бы повалила. Томас
пробормотал смущенно, уже ненавидя свои доспехи:
— Благородная леди, вы свободны!..
— Да-да, благодарю покорно, мой чудесный избавитель!
— Не смотрите на зверя, для вас такое ужасно...
Она обняла его белыми, как сахар, руками за шею, подняла
прелестную головку, закрывая ему синие глаза. Прекрасное лицо дышало надеждой,
глаза счастливо блестели. Голос прозвучал такой нежный и мелодичный, что у
Томаса защемило сердце:
— Ужасно!.. Я не знала, что он смертен. Когда он сразил
моего мужа, барона Оцета, и взял его внешность... ох, чудовище! Проклятое
лживое чудовище! Он обманул меня. Меня все обманывали, всегда обманывали! Барон
обманывал...
— Чудовище, — пробормотал Томас. Меч опять выпал из
руки, мышцы расслабились. Он неловко обнял нежную женщину за плечи, страшась
испачкать кровью золотые локоны. — Но теперь оно убито...
