— У них по шесть лап, — сказал Томас неустойчивым
голосом. — С крючками!
Олег, не говоря ни слова, сел на край шахты, повернулся и
начал спускаться, Томас перекрестился, полез следом:
— Храни меня, Пречистая Дева! Хоть приходится тебе
смотреть за ребенком, за детьми нужен глаз да глаз, но присматривай и за мной,
твоим верным рыцарем! Если уцелею, принесу на твой алтарь золота из той кучи,
что оставил наверху.
Он торопливо спускался, цепляясь за выступы, в любой момент
готовый сорваться и рухнуть в бездонный колодец. Пальцы немели под тяжестью
железных доспехов, пот заливал глаза. Казалось, что уже сорвался бы, если бы не
страх сбить карабкающегося чуть ниже калику. По сторонам шуршали когтистые
лапы, муравьи мелькали как массивные наковальни, снабженные железными прутьями
вместо лап, пропадали в угольно-черной тени, что наискось пересекала колодец.
Томас боялся тряхнуть головой, сбросить едкие капли пота. Мимо пролетела глыба,
едва не сшибив Томаса, невольно прислушался, но валун скрылся в тени без звука.
Снизу — ни стука, ни плеска, ни писка.
Калика уже исчез в черноте, Томасу стало страшно,
заторопился. К счастью, муравьи не выравнивали стены колодца, для рук и ног
остались выступы и вмятины. Когда сам окунулся в тень, увидел в стене колодца
раздваивающийся ход. Калика конечно же, выбрал худший.
Опускался он еще долго, может быть, полз бы до самого дна, а
там вылез черепахе на спину — некоторые уверяют, что земля стоит на трех китах,
а то и слонах, — но муравьям наверняка самим надоело рыть по прямой, или
же ошиблись, черное дурачье, но вскоре Томас заскользил по крутой горке,
изредка цепляясь за торчащие из косогора камни — вклеено намертво, не оторвешь!
Если бы строители башни Давида уговорили муравьев помочь, крестоносцам не
разрушить бы кладку. Томас признавал честно, надо быть объективным даже к
противнику. Конечно, после победы.
Длинный туннель постепенно выравнивался. Все еще опускались,
но Томас уже оторвал руки от стены. Металлическая перчатка скользила как по
зеркалу! Слюна скрепила стенки словно крепчайшим клеем, камни торчат,
высовываются, но не выломать, разве что отколоть половинку, да и то, если не
покрыт слюной весь — Томас попробовал на ходу ковырнуть кончиком меча, на
гладкой поверхности не осталось даже царапины.
Вдобавок слюна еще и светилась, не так мощно, как факелы, но
посильнее мха, который давал свет агафирсам. Впрочем, если муравьи на много
миллионов лет старше людей, то могли бы за это время придумать освещение и
получше. Люди бы наверняка додумались... Правда, они не могут быть старше людей,
потому что Господь сотворил человека всего восемь тысяч лет тому, да сперва
сотворил человека, а уж потом всяких там зверей и муравьев!
Томас споткнулся на ровном месте, внезапно вспомнив неясные
намеки агафирсов, и даже демона в Константинополе, которого он сразил так
отважно, что его друг калика живет очень долго, чуть ли не восемь тысяч лет, а
ведь каждому христианину известно твердо, что на земле только дьявол живет эти
восемь тысяч лет, ибо его создал Господь в первый день творения, когда отделил
свет от тьмы...
Олег нетерпеливо оглянулся:
— Сэр Томас, не спи!
— Замечтался, — буркнул Томас. — О высоком.
Он заставил себя взять в руки, хотя брать в руки всякую
гадость не хотелось, а он ощутил себя именно гадостью, ибо осмелился подумать
гадкое о человеке, который не только спасал ему не однажды жизнь — это пустяки,
сочтемся! — но не раз брал чашу с Христовой кровью в руки, что грешникам
непозволительно, а уж сатана бы сгорел или хотя бы ожегся...
Он натыкался на спину Олега, стукался о выступающие камни.
Олег раздраженно оглянулся, сказал сердито:
— Сэр Томас! Нашел, где спать на ходу! А если бы твою
чашу искали?
Томас заставил себя встрепенуться, пробормотал:
— То чаша...
— А то обереги! Для меня они также важны. По крайней
мере, сейчас.
Встряхнувшись, Томас нашел себя в жутком подземном ходе,
облицованным светящимся стеклом. Ход шел по наклонной вниз, его пересекали
другие норы, мелькали страшные тени и звонко стучали когти, сильно пахло
муравьиной кислотой. Томас сообразил, что его отважная рыцарская душа ушла в
несвойственные ей глубокие раздумья нарочно, чтобы не видеть этой жути, когда
вокруг носятся страшные чудовища, а он с другом, который кажется все более
странным и опасным, находится Бог знает на какой адской глубине!
Калика выбирал из всех ходов самый широкий, хотя и по узкому
можно идти пригнувшись, и всегда выбирал тот, который вел в глубину. И еще тот,
как показалось Томасу, из которого разило муравьями особенно мощно. Пересекли
ручеек, что выбегал из одной стенки, а вбегал в другую, долго брели по колено в
ледяной воде — хрустально чистой, прыгающей по стеклянному дну. Муравьи
подбегали все почему-то с одной стороны, быстро набирали воды — Томас
восхищенно и ошеломленно успел увидеть, как один припал к ручью, вонзил челюсти
в воду, открыл рот, и начал лакать, как огромный жаждущий пес, мощно втягивая
воду через толстую трубу, что шла прямо в сухое брюшко, черные кольца
раздвинулись, начали сползать одно с другого, брюхо наполнялось и наполнялось,
между стальными кольцами показалась тонкая не защищенная пленка, и Томас
профессионально заметил, где у муравьев уязвимые места, но так можно поразить
лишь водовозов, а муравьи-воины вряд ли с такими пузами пойдут в бой...
Муравьи с раздутыми животами убегали в темноту, а Томас
двигался за каликой в еще больший страх: глубже и глубже, откуда пахло сильнее,
чем из любой развороченной муравьиной кучи. Даже муравьи пошли странные: если
наверху все одинаково поджарые, прокаленные солнцем, черные, быстрые и злые, то
здесь двигались медленно — Томаса всего дважды сшибли с ног, — сами
помельче, от них пахло чуть иначе.
Ход внезапно привел в небольшую пещеру, в которой на уровне
пола зияли три темных хода. Возле одного хода стояли, двигая длинными сяжками,
два огромных муравья, таких Томас не видел даже на поверхности. Сердце сжалось
в страхе: калика направился именно к этому ходу!
Томас с дрожью двигался за другом, прижимаясь к нему
поближе. Муравьи, завидя их, приподнялись на всех шести лапах, блестящие, будто
выточенные из металла. Держались они угрожающе, острейшие челюсти раздвинулись.
Томас отчетливо видел поблескивающие зубцы. Усики-сяжки щупали воздух, тянулись
навстречу пришельцам, но сами муравьи с места не сдвигались: бдительно стерегли
ход.
— Может, вернемся? — прошептал Томас. — Или
вон в те норы...
— То заброшенные. Или пустые, — ответил Олег, не
поворачивая головы. А нам нужны склады.
С двух сторон к нему метнулись гибкие усики, начали
ощупывать, трогать, толкать. Калика погладил эти толстые сяжки с жесткими
щеточками на кончиках, тут же протиснулся ко входу, на миг оглянулся, Томас
увидел его побледневшее лицо. Он бросился следом, по доспехам заскрежетало, но
проломился как сквозь стену из щитов, копий и мечей, привычно выкрикнул боевой
клич, ухватился на ходу за рукоять меча, выдернул до половины и обнаружил, что
бежит вслед за каликой по стеклянному полу внутри широкой трубы, которой не
видно ни конца, ни края.
