— Мой дорогой барон, — прошептала она, ее
прекрасные голубые глаза умоляюще заглядывали в прорезь шлема рыцаря. — То
есть, мой таинственный рыцарь, вы не оставите слабую женщину без защиты?
Томас ответил с рыцарским жаром:
— Честь не позволит! Только скажите, я сделаю все,
чтобы вы больше никогда не тревожились!
Она воскликнула с чувством, ее прекрасные руки все также
обнимали его, высокая грудь волновалась, прижимаясь к булатному панцирю Томаса:
— Вы своим благородством... завоевали меня! А вместе со
мной — замок, каменоломни, земли, невольников. За спиной барона... прежнего и
нынешнего, я была как за каменной стеной, а теперь мне так страшно, так
беззащитно!.. Вы должны стать новой каменной стеной, отважный рыцарь, за
которой укроется мое слабое испуганное сердце!..
Томас открыл и закрыл рот, кровь громче застучала в висках.
В ушах послышался далекий звон, ее глубокие зрачки расширялись, заполняя собой
весь мир. Он смутно чувствовал, что ее нежные руки ловко сняли с его головы
шлем, она умело расстегивала пряжки, снимала широкие пластины доспехов,
извлекая могучего, но оцепеневшего рыцаря, как устрицу из раковины.
Томас пытался стряхнуть страшную усталость, но к слабости от
трудной схватки добавилась странная вялость. Мысли путались, видимо, от удара
по голове, громадные умоляющие глаза заслонили весь мир. В легких хрипело, он
закашлялся, выплюнул сгусток крови. В боку кололо, словно засел наконечник
стрелы — топор тролля, Томас помнил смутно сильный удар, доспехи выдержали, но
пару ребер могло сломать как соломинки...
Где-то слышались голоса, грохот переворачиваемой мебели,
звон оружия. Донесся приближающийся топот, затрещала дверь, что висела на одной
петле, прогремел зычный негодующий вопль:
— Я думал, погиб!.. А он — срам какой! — похоть
свою ненасытную тешит!..
Сквозь туман мелькнуло злое лицо калики. Он был как черная
скала, смотрел недоброжелательно, дышал часто. В руках держал, уперев острие в
пол, двуручный меч размером с потолочную балку.
Томас слабо шелохнулся, ощутив при сильной слабости
непривычную пугающую легкость. Нога споткнулась о гору железа, Томас с вялым
изумлением узнал свои панцирь, поножи, шлем, бармы... Оказывается он сидел на
полу, положив голову на колени баронессы, а ее нежные пальцы перебирали ему
волосы, гладили по голове. Огонь из камина вырывался в зал, воздух был горячий,
сухой, как во время страшного самума — урагана сарацинских пустынь. В окна
доносился звон оружия, яростные крики.
Над головой Томаса прозвучал ледяной голос, надменный,
исполненный великого презрения:
— Изыди, раб!.. Иначе поднимется мой муж и повелитель,
властелин этого замка... Тебя ждет скорая смерть!
Калика растерянно посмотрел на неподвижное тело тролля, что
лежало, раскинув все четыре когтистые лапы в огромной луже крови:
— Мне кажется, он встанет, когда свиньи полетят.
— Это прежний, — холодно сказала баронесса. —
А нынешний властелин — здесь! Он страшен и беспощаден...
Калика сдвинул тяжелыми глыбами, попятился:
— Ну, ежели дело повернулось таким концом...
Томас прохрипел, собрав остаток сил:
— Сэр калика, погоди... Кони...
Калика остановился в проеме, где дверь все еще колыхалась,
скрипя будто водили ножом по сковороде, на одной петле:
— А чо тебе?
— Помоги, — простонал Томас.
Калика вернулся, пощупал рыцарю лоб, озабоченно присвистнул.
Томас чувствовал сильные пальцы за ушами, на затылке, в переносице кольнуло.
Внезапно словно гора свалилась с плеч, а изнутри ушла теплая сырость. Зрение
очистилось, он ясно видел тревогу в глазах калики, плотно сжатые губы.
Баронесса ухватила его за ноги, удерживая. Томас с огромным
трудом отвел ее прекрасные белоснежные руки, за одно прикосновение которых
рыцари отдавали жизни, поднялся, пошатнулся. Калика с хмурым одобрением
смотрел, как рыцарь влезал, словно старая больная черепаха, в помятый панцирь.
— Мой повелитель! — вскликнула юная баронесса, ее
прекрасные глаза наполнились слезами. — Ты измучен, ты сразил чудовище...
Томас торопился изо всех сил, сопел, пыхтел. Калика
поддержал за плечи, застегнул на спине пряжки, что-то дернул, толкнул, стукнул,
и Томас оказался в панцире, чувствуя себя сразу одетым, надежно защищенным, а
два пуда железа приятной тяжестью давили на плечи.
Он с усилием поднял из лужи черной крови свой меч. Рядом с
мечом, который держал калика, он выглядел как кинжал. Калика махнул рукой от
окна:
— Придется через задние комнаты!
— Прорвались рабы? — спросил Томас глухо. Он
метнул смущенный взгляд на златовласую баронессу. — Мы не можем
допустить... Изнасилуют...
— Рабы далеко, стража отступает! Прижали к воротам.
Скоро тут появятся с дюжину мордоворотов, а я так не люблю когда люди бьются
как звери!
Он попятился от окна, по его лицу плясали зловещие багровые
блики. Во дворе горели постройки, слышались ликующие вопли, предсмертные крики.
Томас повернулся к баронессе:
— Где чаша?
— Какая? — переспросила юная баронесса. Ее
красивые брови поднялись высоко-высоко. — Их у меня много, барон привозил
отовсюду. И прежний
привозил... И тот, что был еще раньше...
Калика повернулся, сердито рявкнул:
— Та чаша пришла сама. Говори быстро, женщина!
Баронесса выпрямилась, с надменным видом вскинула длинные
ресницы:
— Разве я уже не под защитой славного рыцаря,
победителя чудовища? Рыцаря, хотя он и носит ошейник моего раба?
Томас кашлянул, сказал виновато:
— Сэр калика, ты разговариваешь с дамой благородного
происхождения.
Калика сморщился, словно хватил яблочного уксуса, махнул
рукой:
— Разбирайтесь, как знаете. Я коней поставил под стеной
у башни. Хочешь выбраться целым, пойдем. Нет — я поеду один.
Томас с несчастным видом поволокся за ним следом. На
лестнице поверхом ниже дрались, орали, звенело оружие, видно было мелькающие
головы и блестящие полосы железа, колья, топоры. Отчаянно кричали
тяжелораненые. Калика почти тащил рыцаря. Внезапно Томас остановился, поднял
забрало. Лицо было бледным, глаза блестели как звезды.
— Не ради жизни совершил побег! Ты знаешь.
— Чаша дороже жизни? — бросил калика пораженно.
— Что жизнь? Многое дороже жизни. Честь, верность,
благородство. Даже любовь. Беги, сэр калика! Ты потряс меня, я никогда бы не
подумал... Я тебе второй раз обязан жизнью. Жалею, что не могу отплатить... Но
я останусь, даже пусть гибель...
