— Честь, верность — понятно... Но чаша?
— Непростая чаша.
Калика с непонятным выражением смотрел, как рыцарь с
обреченным видом пошел обратно в спальню. Блестящая металлическая фигура скрылась
в дверном проеме, за ним протянулась цепочка капель крови, что стекали с
кончика меча. С лестницы донесся могучий нарастающий рев, торжествующий.
Вскрикнул жалобно последний из защитников, и невольники, блестя голыми спинами,
кинулись по ступенькам наверх. Немногие сверкали мечами, кинжалами, но
большинство дико размахивали кирками, ломами, кольями, молотами — даже рукояти
были забрызганы кровью.
Калика стиснул зубы, тяжело вздохнул. Ноги словно сами
раздвинулись в боевую стойку, он взял меч в обе руки и стал ожидать.
Томас выбежал, прижимая к груди кожаный мешок. В другой руке
держал обнаженный меч. Забрало было опущено, Олег не видел лица рыцаря. По
железу доспехов стекала кровь. Он перепрыгнул через убитых, споткнулся о
раненого, что пытался ползти, сказал тяжело:
— И здесь... С той стороны в зал ворвались невольники.
Хотели изнасиловать баронессу.
— И ты, конечно же, расправил плечи, грудью на защиту?
— Ну... к тому времени я еще не нашел чашу!.. Троих
пришлось...
Калика бросил, морща лицо:
— Не поспешил?
— Третьего рассек, потом увидел ее недовольное лицо,
засомневался... Где кони?
— По всему замку резня, грабеж. А в башне
забаррикадировались арбалетчики, отстреливаются. Если через двор, то истыкают
стрелами так, будто мы родились ежами. Сумеешь спуститься со стены в этом
железе?
— Быстрее обезьяны! — заверил Томас.
Он побежал за каликой, тот легко несся через переходы,
поднимался по лестницам, проскакивал залы, словно давно знал замок. Невольники
рвали дорогие портьеры, крушили топорами мебель, в одном месте калика пронесся
через горящий пол, на миг исчез в дыму, Томас ускорил шаг, боясь потеряться.
Когда выбежали на стену, небо уже блестело синевой, одинокое облачко полыхало
оранжевым, зато двор был освещен багровым огнем пожара: горела выброшенная
мебель, богатая одежда. Страшно кричала челядь — озверевшие от крови невольники
резали за то, что прислуга ела сытно, спала у теплых котлов на кухне, не знала
страшного труда в каменной яме...
Со стены, укрепленная между зубцами, вниз тянулась веревка. Близ
замка стояли привязанные к дереву два рослых коня. К ним уже бежали полуголые
люди, привлеченные густым дымом, криками из замка.
Томас выругался, оттолкнул калику и первым начал спуск.
Умело обхватив веревку железными перчатками и зацепившись ногами, он быстро
соскользнул, замедлив движение лишь перед самой землей. Когда Олег спустился —
не так быстро, чтобы не сорвать кожу с ладоней, — Томас уже спешил к
коням, крича и размахивая мечом.
Поселяне остановились, посоветовались и, обогнув опасного
рыцаря, бросились к воротам замка. Томас обернулся к калике, указал на веревку:
— Надо бы захватить... В дороге и веревочка пригодится!
— Хозяйственный! — удивился Олег. — Поехали я
две взял. Захочешь удавиться — только свистни.
Томас отвязал повод, жеребец обнюхал его, радостно фыркнул.
Томасу показалось, что глаза жеребца блеснули гордостью, когда унюхал кровь на
доспехах хозяина — всем лютням боевой конь предпочитал рев боевой трубы,
зовущей в атаку, когда тяжелой массой стремя в стремя несется стальная конница,
сокрушая все на пути!
Олег легко вскочил на коня, и Томас сделал зарубку в памяти:
узнать, где это калика научился так вспрыгивать в седло, не касаясь ни
стремени, ни повода. И где вообще, в какой пещере или пустыне, какие святые
духи научили так метать нож, владеть огромным двуручным мечом? Именно владеть,
а не просто размахивать, как разъяренная кухарка скалкой — Томасу достаточно
беглого взгляда профессионального воина, чтобы отличить бойца от... остальных.
Рыцарь несся тяжелый, неподвижный, копье привычно держал в
правой руке, забрало поднял. Он косился на калику — тот не касался поводьев,
управлял конем, как дикий скиф, ногами. Лицо неподвижно, от ветра не
пригибается, а глаза отсутствующие — по-прежнему ищет Истину? Думает о высоком?
Но не забыл ни копье захватить для рыцаря, ни великолепный пластинчатый лук для
себя. Впрочем, английский лук иомена не хуже, но тот в человеческий рост, а то
и выше, а из этого можно стрелять с коня, если сумеешь натянуть стальную
тетиву. Чтобы пользоваться пластинчатым луком, надо иметь богатырскую силу...
Слева у седла калики блестел на солнце шелковыми шнурками
широкий колчан, туго набитый длинными стрелами с белым оперением. Там же висел
в чехле топор. Сапоги калики держались в широких стременах как влитые.
— Сэр калика, — не выдержал Томас, он придержал
коня, давая перейти на шаг. — А что ты умеешь еще?
Калика смотрел непонимающе. Томас поспешно поправился:
— В воинском деле, конечно. Ты мыслишь о высоком, вижу,
но и благородное искусство войны в нашем мире стоит не на последнем месте!
— Увы, мир глуп и жесток. Все еще.
Томас воскликнул удивленно:
— О чем поют менестрели, как не о воинских подвигах? Не
о боях, сражениях? Для чего еще рождаются герои, как не для битв и славной
гибели?
Калика покачал головой, не ответил. Под ним был такой же
огромный жеребец, как и у Томаса, но Томас помнил, какого труда стоило обломать
своего зверя, а под каликой конь как шелковый, лишь пугливо косится. Неужели
верны слухи о том, что скифы способны сдавить коленями так, что ребра трещат, а
конь падает замертво?
— Эллины, — заговорил Томас, пытаясь вызвать
калику на разговор, — знавшие езду только на колесницах, когда впервые
увидели конных тавро-славян, сочли их сказочными зверями — полулюдьми-полуконями.
Так и назвали: конные тавры, кентавры! Они, говорят, на полном скаку метко
стреляли из луков!
Калика покосился на рыцаря, спросил коротко:
— В твоем мешке еда есть?
— Нет, только чаша, — ответил Томас
огорченно. — А что?
Калика мгновенно сорвал с плеча лук, мелькнуло белое
оперение, сразу же Томас услышал звонкий щелчок. Калика с безучастным лицом
снял тетиву, повесил лук за спину. Лишь тогда остолбеневший Томас посмотрел
вперед на дорогу, куда унеслась стрела.
В сорока шагах на обочине бился пронзенный насквозь крупный
заяц. Томас, все еще не веря глазам, пустил коня впереди калики, концом копья
подхватил добычу. Калика все с тем же непроницаемым лицом протянул руку. Томас
поспешно выдернул стрелу, вытер кровь и почтительно подал калике:
— На привале сам освежую, святой отец!.. Э-э... сэр
калика. Конечно, вера Христова самая правильная, но в язычестве тоже что-то,
оказывается, есть...
Калика усмехнулся краешком рта, смолчал.
