Глава 19
Солнце давно спряталось за краем земли, сумерки сгущались.
На темнеющем небе ярче проступали шляпки серебряных гвоздей, которыми Бог
приколотил небесную твердь. Щербатая луна налилась недобрым блеском, и Томас
некстати вспомнил, с содроганием плечей, что луна — солнце мертвецов, что
встают по ночам из могил и шастают по дорогам — вампиров и всякой
нехристианской нечисти.
Прошли по узкой тропке, что вилась под обрывистым берегом.
Волны с грохотом, словно на море, набегали на берег. Вдали мелькнула обнаженная
спина, показалось смеющееся лицо, затем плеснул крупный рыбий хвост, и странное
существо исчезло.
Они вышли к широкому причалу из толстых бревен, вбитых в
речное дно. Поверх блестели бревна тоньше, плотно подогнанные, со стесанными
боками. Причал был новым, добротным.
Олег кивнул на бревенчатый домик, тот возвышался на круче:
— Дом перевозчика... Завтра на рассвете с того берега
придет паром. Ты переправишься в Киев. А там рукой подать до Британии! Через
Чехию, Германию и Францию.
— А ты?
Калика не ответил, медленно брел вверх по склону к домику.
Томас пожал плечами, в животе урчало: за всю дорогу на спине дракона не ели, а
сейчас смок унес на спине все оставшиеся тридцать восемь мешков с мясом,
подарок свирепых детей степей. В тесной пещере веревки лопнут, мешки свалятся,
смоку еды хватит надолго, калика продумал все, зря лишь взялся судить о
некоторых особенностях христианской веры, ведь для смока могли заработать не
сорок мешков мяса, а все восемьдесят...
В животе громко квакнуло, кишки завозились, требуя мяса,
Томас поспешно отогнал мысли о еде и юных половецких девственницах, подошел к
бревенчатому домику. Тот выглядел слепым, окна закрывали не ставни, изнутри
были задвинуты толстыми досками.
Олег пошел вдоль стены, держась за бревна, ощупывая их,
поглаживая. Лицо его было странное. Громко залаял, не вылезая из конуры,
огромный пес, устрашающе погремел цепью.
— Идем, — сказал Томас. — Заночевать хочешь?
Ночь тепла, переночуем на причале.
— Погоди...
Он пошарил на подоконнике, суетливо поднес к глазам сверток,
с радостным всхлипом осел прямо на землю, привалившись спиной к стене:
— Дома!.. Великий Род, я уже дома!
Томас подхватил его, помог встать, ибо пес с ворчанием начал
выползать из теплой будки. Они вернулись на причал, Олег сел на бревна,
развернул сверток. Томас сглотнул слюну: на широких листьях лопуха темнел
каравай ржаного хлеба, два ломтя мяса, полдюжины луковиц.
— Обереги подсказали? — спросил он с великим
уважением. Олег разломил хлеб, протянул Томасу:
— Они самые.
Томас отрицательно покачал головой:
— Не стану краденое.
— Дурень, это для нас.
— Сэр калика... кто мог знать, кроме Семи Тайных, что
мы здесь?
— Русь знает. Мы уже на Руси, понял?.. Вернейшая
примета — хлеб на подоконнике. У нас обычай: оставлять еду для беглых, изгоев,
странников, паломников. Днем хозяева дают сами, а когда ложатся спать —
оставляют на подоконниках.
Томас едва не выхватил хлеб, с рычанием вонзил зубы. Краюшка
подсохла, утром сожрут свиньи или козы, благополучные хозяева испекут новый, а
странникам и такой лучше королевских караваев.
— Замечательный обычай, — согласился он с набитым
ртом. — Как, говоришь, называется эта страна?
В воде плескались крупные рыбины, от причала к тому берегу
пролегла широкая дорожка из лунного серебра. Они сидели на краю причала, свесив
ноги, калика качал ногой, Томас посматривал неодобрительно: кто качает ногами —
тот качает бесов, но помалкивал. Лицо калики странное, мрачное, хотя уже прибыл
в свой город!
Все тело зудело, Томас сбросил доспехи. Темная разогретая за
день вода приняла его охотно, он с наслаждением смывал пот и пыль, чесался,
драл кожу крепкими ногтями, стонал сквозь зубы. На правом плече из-под темной
грязи выступило белое пятно.
Олег пробормотал со странной ноткой в голосе:
— Любишь воду, потомок Пелопа...
— Какой еще Пелоп? — пробурчал Томас. — Ты
меня заездил своими нечестивыми намеками! Прямо изнамекивался весь.
— Пелоп, — сказал Олег протяжно и важно, явно
кому-то подражая, — герой, сын Тантала. Тот убил сына и подал богам как
самое лучшее угощение. Ну, тогда такие обычаи, такие боги... Но те вдруг да
разгневались, они как раз за день до того перестали есть людей... отец Зевса
еще ел, а Зевс уже не стал, а все только по животным. Так что боги велели
Гермесу вернуть бедного Полопа к жизни. Тот собрал мясо и заново сварил в том
же котле. Пелоп оттуда вышел еще краще, так всегда получается, только без
одного плеча. Оказывается, его в благородной задумчивости сожрала Деметра,
опечаленная пропажой дочери. Ну, Гефест был среди гостей, тут же изготовил
новое плечо из слоновой кости. С той поры у потомков Пелопа на плече
проявляется это белое пятно...
Томас застыл в воде по пояс, прислушивался, но на всякий
случай хмурился. Калика говорит о каком-то язычнике, но этот язычник — герой.
— Я видел еще у кого-то такое пятно, — сказал он
нерешительно. — В Святой Земле... Как бы не у вождя сарацинов!
Олег удивился:
— Ну и что? Пелоп постранствовал по свету,
постранствовал.
— А что, — спросил Томас саркастически, —
половцы тогда среди сарацин жили? Я тебе тех половцев век не забуду.
— Вряд ли, но хорошие обычаи живут везде.
Томас нахмурился, уязвленный. Буркнул:
— Язычество!.. Какой-то Пелоп. Я Мальтон, а не Пелоп. А
что он еще делал?
— А что жизнь заставляла, — сказал Олег
хладнокровно. — Стал царем, но троянский царь Ил едва не захватил его
самого в его царстве, пришлось улепетывать по морю. В Греции сватался к
Гипподамии, но ее отец ставил женихам условие, что отдаст победившему его в
беге на колесницах. Отец то ли сам неровно дышал к дочери, то ли предсказали
смерть от зятя. Словом, Пелоп сумел подговорить возницу царя, тот бронзовую
чеку тайком заменил восковой. Когда колесницы помчались, царь как обычно дал
фору, а потом стал догонять, чтобы ударом копья в спину... Словом, колесница
опрокинулась, а царь был грузен и зело тяжел, так что убился. Да еще до самой
смерти! Возница стал просить обещанное, ведь Пелоп наобещал даже свою невесту
на первую ночь, но Пелоп лишь спихнул дурака в море. Правда, тот, падая,
проклял все его потомство.
Томас соскабливал грязь ногтями все медленнее, слушал.
— Ну, в проклятие я поверю. Не зря же попадал с тобой в
такие переделки! Но чтоб мой предок предательски столкнул в море... даже
дурака? Нет, я — Мальтон.
— Как хошь, — сказал калика равнодушно. —
Ведь проклятие преследовало все потомство, особенно Атрея и Фиеста... Не
слыхал? Кстати, вся южная Греция, на которую Пелоп распространил власть, стала
вместо прежней Апии называться островом Пелопа. То-есть, Пелопонессом.
