Глава 5
Ближе к полудню въехали в крохотную деревушку. Калика
направил коня к самому крайнему домику, от которого несло копотью, горелым
железом, ржавчиной. Навстречу вышел широкий могучий мужик в пропаленном кожаном
переднике, Олег сказал, не слезая с седла:
— Сможешь подковать коня и расклепать два железных
кольца?
Мужик смотрел исподлобья:
— Это ж надо огонь разводить...
— Жаль, — сказал Олег сожалеюще. — Я думал,
тебе два золотых пригодились бы в хозяйстве...
Мужик поспешно обернулся к дому, взревел зычно, кони
испуганно прижали уши:
— Варнак, Болдырь!.. Живо разогреть горн!.. Наострить
новых гвоздей!
Олег спрыгнул с коня, Томас понимающе ухмыльнулся, слез,
отдал поводья набежавшим детям. У деревенского кузнеца их оказалась целая куча:
одни разожгли огонь, другие расседлали коней и напоили, а хозяйка спешно
принялась ощипывать гуся.
Глаза кузнеца расширились, когда увидел ошейник на шее
благородного рыцаря, но смолчал. Быстро и умело, орудуя зубилом и клещами,
расклепал подлые обручи, тут же швырнул на горящие угли, спеша переплавить,
чтобы и следа не осталось, буде начнут спрашивать надсмотрщики барона. Олег
бросил ему в ладонь два золотых. Кузнец поблагодарил, тут же словно невзначай
уронил на закопченную наковальню, лишь затем заулыбался и бережно убрал в
кошель.
Олег усмехнулся:
— Случаются разные?
Кузнец сокрушенно покачал головой:
— И не поверишь, благородный человек! Раньше за лето
два-три раза всучивали золотые или серебряные монеты, которые на другой день
оказывались сухими листьями! Но когда я узнал, что против железа чары
бессильны, то стал высыпать монеты на эту наковальню... Уже поймал одного.
Правда, дурень клялся, что его самого надули. Может быть, не лгал. Если
взаправду маг, то чего терпел, когда малость... гм... поучил...
Когда он укрепил ослабевшую подкову, Олег дал еще золотой,
взял гуся в мешок, немедленно выехали, спеша уйти от замка как можно дальше.
Знойное солнце стояло в зените. Дорога петляла, проторенная,
вбитая в плотную, сухую землю столетия назад. Когда-то ей приходилось обходить
холмы, сворачивать к городам, рощам, но пролетели века, города разрушились,
рощи вырубили, лишь холмы остались, только осели, постарев. Дорога часто
пробиралась между древних развалин, откатившихся к обочине выбеленных ветром и
зноем глыб.
Томас спросил с любопытством:
— Что у тебя за деревянные бусы на шее? Все щупаешь,
щупаешь. Боишься, что сопрут?
— Обереги — не бусы, — ответил калика, не
поворачивая головы.
— Обереги? От чего оберегают?
— От многого. Через них боги дают советы.
Томас засмеялся:
— Что-то не слышу голосов!
— Да? А вот я слышу, что во-о-он в той роще, к которой
едем, шайка разбойников делит добычу. А еще дальше за лесом — село, где найдем
приют, отдых, ночлег.
Томас смотрел недоверчиво:
— Ну, насчет села... ты мог уже бывать там. А насчет
разбойников... Хорошо, изрубим в капусту!
Калика поморщился, сказал с отвращением:
— Не можешь без драки? Лучше объедем.
Он свернул на боковую тропинку, уводящую от рощи. Томас
нехотя пустил коня следом. Его жеребец вскидывал голову, возбужденно
пофыркивал. Томас понял радость коня, когда вломились в густой кустарник, а
впереди зажурчал крохотный ручеек. Трава вокруг ключа поднималась свежая,
сочная, зеленая, налитая соком. В крохотном озерке, не больше рыцарского щита,
с песчаного дна поднимался бурунчик воды. Песчинки взвихривались, кружились,
оседали, образуя ровный кольцевой вал, словно вокруг крохотного замка.
Калика расседлал коней, начал собирать хворост, а Томас,
считая разделку заячьей тушки более благородным делом, умело снял шкуру,
выпотрошил, вычистил:
— Стрела пробила сердце!.. Сэр калика, я восхищен! С
сорока шагов на полном скаку... а заяц несся через дорогу в другую сторону!
— Мы ехали шагом, — напомнил Олег хмуро.
Он выкресал огонь, раздул искорку среди сухого мха.
Красноватые язычки начали робко лизать желтые как мед сучки. Осмелели, вгрызлись,
сучки затрещали как сахарные косточки на крепких зубах пса, взвились искорки.
Томас суетился вокруг костра, пытаясь пристроить напластанные ломти мяса, а
Олег молча вытащил из тюка небольшой походный котел, осторожно набрал воды.
Томас вскрикнул пораженно:
— Святой отец! Ты обо всем подумал.
Печенку Томас нарезал ломтиками, насадил на тонкие прутики,
очищенные от коры, старательно жарил, держа над углями, пока в котле варилось
мясо, а ароматный запах — калика набросал пахучих трав — потек по их крохотной
полянке.
Пообедав, они лежали в неглубокой тени, глядя сквозь редкие
ветки на знойное небо, накаленное, без единого облачка.
Кони поблизости звучно жевали траву, объедали молодые побеги
кустарника. Томас лежал, закинув руки за голову, часть доспехов снял, но меч и
щит положил рядом.
— Какой дивный мир создал Господь, — сказал он с
тихим удивлением. — Как-то сказал сарацинам, что у нас зимой вода
становится твердой как камень, на смех подняли! А скажи им, что у нас неделями
идут дожди, что мы проклинаем дожди и ливни — не поверят опять же. У них капля
воды на вес золота, а мы не знаем, как от нее избавиться. Вся моя Британия —
дремучий болотистый лес.
— И Русь, — согласился Олег.
— Тоже в Европе? Здешние леса — жалкий кустарник рядом
с нашими. У нас жизнь проживешь, неба не увидишь! А здесь все насквозь,
уединиться негде. У нас добраться из одного городка в другой, соседний — это
опасное путешествие через болота, чащу, завалы, буреломы, опять же болота,
болотца, болотища!
Олег невесело усмехнулся:
— У нас, когда какой князь вздумает идти на другого,
сперва высылает отряды лазутчиков вызнавать дороги: после зимы везде новые
озера, болота, разливы. Потом посылает половину войска, чтобы мостили дороги,
расчищали
путь. Понятно, если такой князек откажется платить налоги —
как принудишь? Себе дороже. Проще совершить новый поход на Царьград, чем на
окопавшегося среди болот сидня!
Томас спросил с сомнением:
— Вся Русь такая?.. А как же кентавры?
— То Южная Русь. Иной раз по старинке зовут Скифией.
Там все на конях, там простор, там не окоем, не виднокрай, а видноколо,
виднокруг. Даже деревья — редкость, зато трава до пояса. Народ один, но
одевается иначе, охотится иначе, другим богам молится, ибо в Лесу боги одни, в
Степи — другие.
— Господь изрек: нет ни эллина, ни иудея! Если
помыслить, то все мы единый народ, хоть и говорим на разных языках. И Божье
повеление в том, чтобы снова стать одним народом!
