Олег с трудом поднялся, стараясь не наступать на правую ногу
— занемела, отказывалась слушаться. Менестрель удалился еще на десяток шагов,
Олег неуклюже примерился, словно держал нож впервые в жизни, с силой швырнул. В
глазах потемнело, он зашатался, растопырил руки, пытаясь удержать равновесие.
Впереди раздался судорожный всхлип. Менестрель резко
развернулся, стрела сорвалась с тетивы, пролетев над головой Олега. Глаза
менестреля были безумно вытаращены, кровь совсем отхлынула от бледных щек, он
стал мертвенно желтым. Поспешно выхватил другую стрелу, наложил на тетиву,
натянул, прицелился в Олега. Щелкнуло, стрела пролетела мимо. Менестрель
оскалился, качнулся, изо рта потекла кровь. Он медленно опустился на колени,
глаза все еще с изумлением смотрели на Олега. Лук выпал, скользнул вниз по
траве.
Олег подошел, сильно хромая и подволакивая ногу. Менестрель
закашлялся, кровь забрызгала подбородок, прохрипел:
— Ты сумел... Я недооценил...
— Кто послал? — потребовал Олег.
Менестрель чуть качнул головой, в глазах зажглись искорки:
— Заставить не сможешь... Я уже мертв...
Олег хмуро кивнул. Если нож ударил как должен, то кончик
лезвия, пропоров мышцы спины, пробил сердце.
— Тебя сжечь или зарыть? — спросил Олег.
Кровь выплескивалась изо рта менестреля неровными толчками,
сердце еще цеплялось за жизнь. Грудь часто вздымалась, там хлюпало, словно
плескалась огромная рыба. Менестрель ответил угасающим голосом:
— Я огнепоклонник...
— Все четыре стихии священны, — добавил Олег
быстро. — Я могу похоронить тебя по твоему ритуалу. Скажешь?
Глаза менестреля закрывались, он пошатывался, стоя на
коленях. Прошептал едва слышно:
— Возьми мой меч... Отдал за него сорок коров и двух
коней...
— Именем Заратуштры, — потребовал Олег на языке
фарси. — Кто послал тебя?
— Владыки Мира...
Он упал лицом вниз, уже мертвый. Олег вытащил из спины свой
нож — в самом деле достал сердце! — вытер о плечо менестреля. В карманах
убитого обнаружил несколько золотых монет, забрал, тяжело полез наверх. Кровь
уже остановилась, но чувствовал себя таким слабым, что не отбился бы и от
воробья. Менестреля не сумел бы похоронить по-европейски, даже если бы хотел. К
счастью, по законам огнепоклонников их нельзя закапывать в землю, сжигать,
бросать в воду — все четыре стихии священны, осквернять трупами нельзя, мертвое
тело надлежит оставлять открыто, дабы хищные птицы и звери похоронили мертвеца
в своих желудках, а мелочи доедят муравьи и жуки.
Он дважды терял сознание, пока добрался до шалаша. Рой
зеленых мух сплошным одеялом покрыл труп Ганима и арбалетчика, к ним уже
проторили дороги крупные желтые муравьи. К трупам они бежали с поджатыми
брюшками, а обратно — с раздутыми. В крохотных челюстях Олег углядел красные
волоконца мяса.
Кони фыркали, пятились от залитого кровью человека. Олег
выгреб из тайника сумку с золотыми монетами, кляня себя, что прятал так
глубоко, привязал поперек седла лошади Ганима, сам с великим трудом взобрался
на жеребца арбалетчика.
Когда он подъезжал к воротам замка Горвеля, его ждали стражи
с обнаженными мечами. Ворота торопливо распахнули, сам Горвель поспешил
навстречу и помог слезть с коня. Лицо рыжебородого хозяина замка было мрачным,
в глазах блистали молнии. Он сжимал кулаки, орал на стражей. Примчался Томас,
уже в полных доспехах, разве что забрало не опустил. Крикнул издали тревожно:
— В сече побывал, сэр калика?.. Там еще кто-нибудь
остался?
— Ваш менестрель с приятелями, — ответил Олег
угрюмо. Он из последних сил боролся с дурнотой. — Но ежели горишь
послушать их песни... придется идти самому. Они вряд ли скоро... вылезут из
оврага.
Глава 9
У Горвеля задержались на двое суток. Хозяин замка орал,
настаивал на двух неделях, ссылался на жуткую рану сэра калики, а в пирах да
охотничьих забавах все быстренько залечится, однако к его огорчению раны
язычника, кем без сомнения был этот пилигрим, затягивались по неизъяснимой
милости Христа удивительно быстро. Уже на утро второго дня на месте раны
багровел лишь безобразный шрам, да и тот на глазах опадал, терял синюшный
оттенок, белел, начинал сливаться с остальной кожей.
Горвель посматривал на калику исподлобья. Все было ясно в
его мире, но с приходом боевого друга сэра Томаса и языческого паломника
начались странности. Исчез менестрель, внезапно оказался вовсе не менестрелем,
а наемным убийцей... впрочем, он же в самом деле был замечательным менестрелем!
Пусть он, сэр Горвель, меднолобый дурень, не разбирается в поэзии, но и леди
Ровега заслушивалась песнями этого странного певца-наемника... Но и леди Ровега
может ошибаться — женщина! — однако и другие владетельные рыцари одаривали
его за песни, переманивали друг у друга! Невозможно понять, что заставило
изнеженного менестреля оставить теплое место у камина, уйти в ночь в охоте за
незнакомым человеком.
А этот мирный паломник вызывает еще больше вопросов. Если на
нем так быстро рассасываются шрамы, то чистая кожа еще не доказательство, что
на ней уже не рассосались шрамы пострашнее, полученные в странствиях. А кто
получает боевые раны, тот обычно знает с какого конца браться за меч. Да и стрелы
судя по восторженным рассказам сэра Томаса и этой женщины Чачар, странный
паломник метать где-то научился. Вряд ли в мирных молитвах, постах или
созерцаниях своего пупа!
О менестреле поговорили и забыли, но не прекращались
возбужденные разговоры о пяти тысячах золотых динаров, которые нашел у
разбойников калика. Монах-духовник сгоряча хулил Богородицу, что послала такое
богатство язычнику. Томас едва не прибил дурака, заступаясь за Пречистую Деву.
Хозяин замка, Горвель мрачно напомнил, что разбойники не совсем добровольно
отдали золото, не всякий сумел бы взять. Ясно же, что Пречистая Дева помогла.
Наверное, язычник не безнадежен. Дева не последняя дура, чует будущего
христианина. Возможно, он уже в чем-то христианин, хотя еще не подозревает!
В первый же день, когда Олег, шатаясь в седле, добрался до
замка, он спросил Томаса:
— Вспомни, кто у тебя остался из могущественных врагов?
Чачар заботливо перевязывала ему бок, удивляясь крепости
мышц, Томас подливал калике в кубок вина, морщил лоб:
— Разве что сэр Грегор Блистательный... Или сэр Балдан,
я вышиб его на турнире прямо под ноги несравненной Бурнильды... В грязь, на
полном скаку...
— Не заклятых, а могущественных!
— Гм, с королями не ссорился... Как мне кажется.
Он страдальчески морщил лоб, перебирал всех, кому где-то
наступил на ногу или задел локтем, но Олег уже слушал краем уха. Даже королям
не повинуются так слепо, бездумно. Лишь ассасины слепо выполняют указы своих
шейхов, но менестрель — чистый франк, как и Ганим, хоть и маскировался в своем
зеленом халате под сарацина. Свободные гордые франки — не фанатики. Молодую
Европу вообще не охватила еще сеть тайных обществ, как древний Восток,
погрязший в мистике, таинствах, пророчествах, поисках астральных путей для
человечества, где не гнушаются вполне земными ядами, убийствами из-за угла.
