Старший монах смотрел подозрительно:
— Мирных? А зачем копье и длинный меч? Зачем у твоего
спутника, мирного паломника, боевой лук и стрелы?
— Дороги опасные. Разбойники, тати, душегубы ночные...
Монах оглянулся на своих молчаливых спутников, его жесткий
голос прозвучал обрекающе:
— Если бы вы пытались пройти наши земли без оружия, у
вас был бы шанс, хотя и малый... Мы не терпим чужаков. Кто с оружием — убиваем.
Его спутники не сдвинулись с места, но их мышцы вздулись,
напряглись. Старший монах сказал со злой усмешкой:
— Придется драться!
Томас оглянулся на молчаливого калику, сказал просяще,
дрогнувшим голосом:
— Нам бы без драки...
На неподвижных лицах монахов-воинов проступили подобия
улыбок. Старший произнес холодно:
— Сумеете победить — езжайте! Не сумеете...
Раскосые глаза холодно поблескивали, лицо оставалось
каменным. Из ряда выступил крепкий жилистый монах. Он сложил ладони у груди,
низко поклонился. Томас чуть наклонил копье, на приветствие отвечает всякий
цивилизованный человек, а культурный — в особенности. Олег в ответ приложил
ладонь к сердцу, наклонил голову.
Монах сделал молниеносное движение руками, встал в странную
боевую стойку.
Глава 16
Олег сказал понимающе:
— На кулаки зовет!
Кряхтя, без охоты он начал слезать с коня. Томас предложил
дрогнувшим голосом:
— Может быть, лучше мне?
— Тебе полдня снимать железяки.
Он бросил поводья на седло, звучно поплевал на ладони и
встал напротив поединщика. Еще издали, с высоты седла, ему казалось что-то
странным во всей линии бритоголовых, теперь же понял наконец, что голова
жилистого монаха с лицом умелого, беспощадного кулачного бойца едва ему по
грудь, а тонкие руки с сухими кулаками выглядят вовсе хворостинками.
Страшно взвизгнув, монах ринулся вперед. Олег невольно
отступил под градом обрушившихся на него ударов, закрылся в испуге руками:
однажды точно так на него в темном сарае бросилась разъяренная кошка, когда он
полез к ее котятам. Слышал гортанные крики монахов, что-то орал Томас.
Отмахнулся раз, отмахнулся другой, всякий раз попадая по воздуху. Желтый халат
мельтешил перед глазами, внезапно что-то твердое ударило по губам. Олег ощутил
боль и соленый вкус во рту. Он рассердился, взревел, пошел махать кулаками
шибче. Каждый раз промахивался, бил по воздуху, а монах вертелся как вьюн,
осыпая его со всех сторон быстрыми частыми ударами. Олег перестал пятиться,
постоял на месте, угрожающе выбрасывая вперед кулаки, целя в сосредоточенное
лицо, на котором уже блестели крупные капли пота.
Внезапно монах взвился в воздух, страшно взвизгнул, словно
попал под груженную телегу, ударил его в грудь обеими ногами. Олег пошатнулся,
отступил на шаг, чтобы не упасть, взмахнул рукой и успел ухватить за лодыжку
падающего монаха. Тот уже изогнулся, изготовившись кувыркнуться через голову,
теперь же — пойманный за ногу — со всего размаха ударился лицом о землю,
захлебнулся мелкой противной пылью.
Олег все еще держал за лодыжку, не зная, что делать дальше,
а монах забился в его руках, ударил другой пяткой в грудь, взвизгнул словно от
боли, ударил ниже, но живот калики был ненамного мягче, монах снова взвизгнул,
выгнулся как кошка, вцепился обеими руками в кисть Олега, вонзил ногти. Олег
поспешно разжал пальцы и отдернул руку. Монах упал, тут же вскочил, словно его
снизу кольнули шилом — он был к Олегу спиной, его нога уже начала подниматься,
явно намереваясь ударить сбоку, но Олег осерчал, дал здоровенного пинка пониже
спины.
Монах пролетел несколько шагов по воздуху, упал в пыль и остался
там, распластавшись, как раздавленная колесом лягушка. Олег сказал громко,
оправдываясь:
— А чего царапается! Еще укусил бы... Правда, я тогда
бы точно все зубы вышиб.
Томас смотрел на него выпученными глазами. Старший монах
опомнился от столбняка, прошептал — не рявкнул! — несколько слов, двое
монахов бегом ринулись к упавшему. Олег с беспокойством и сочувствием смотрел,
как пострадавшего переворачивают, разводят ему руки, вдыхают прямо в рот
воздух. Наконец один закричал что-то высоким птичьим голосом, старший монах
бросил на Олега острый взгляд, и неудачливого супротивника бегом унесли в
раскрытые ворота.
Вперед шагнули двое монахов с суровыми, словно вырезанными
из темного камня лицами. Один злобно скривился, метнул на Олега лютый взгляд,
второй взвизгнул страшно, зябко передернул плечами, словно в лихом танце. Лицо
его перекосилось, а жилы на шее вздулись, как гребень на спине большой ящерицы.
Старший монах оглядел их с одобрением, спросил резко у Олега:
— С которым будешь?
— Драться, что ль?
— Сражаться.
— Ну, чтобы по честному... то с обоими.
Старший монах вскинул брови, повторил медленно, не веря
ушам:
— С двумя? Одновременно?
— А что нет? — удивился уже Олег. — Если не
до смерти, то че не потешиться малость? В молодости, помню, стенка на стенку...
Монахи пошли на него с разных сторон. Олег чуть отступил от
одного, но проворонил маневр другого. Тот подпрыгнул, как ошпаренный, оскалил
зубы и даже замахнулся, но неожиданно ударил ногой, да так высоко, что попал
голой пяткой в голову. Олег даже сплюнул от досады — так провели! Он хотел было
ухватить за щиколотку, как предыдущего, но не сумел, а тем временем другой
прыгнул слева прямо с разбега да так шарахнул обеими ногами в шею, что Олег
едва не упал. Он повернулся, занес кулак в богатырском замахе, но оба монаха
юркнули у него под руками за спину, замолотили с той стороны кулаками, локтями,
ногами и даже головами. Олег развернулся снова как рассерженный медведь, оба
монаха-воина тут же снова скользнули за спину, лупили как по бревенчатой стене,
орали тонкими голосами, стукали головами, хорошо хоть не кусались и не
царапались.
С пятой или шестой попытки Олег изловчился, цапнул одного не
глядя, оказалось — за голову. Осторожно, чтобы не раздавить, перехватил за
ногу, раскрутил над головой и кинулся гоняться за вторым. Тот с отчаянным
воплем носился кругами, Олег с радостным ревом бегал следом, как за шкодливым
котенком, размахивая над головой первым монахом-воином.
Наконец боец споткнулся, упал в пыль и в диком страхе закрыл
обеими руками голову, а потом еще и натянул полу халата.
— Сдаешься, значит, — понял Олег. Он перехватил
второй рукой свое «оружие», опустил в дорожную пыль рядом с первым. —
Живи, паря!
Второй монах, которого Олег использовал как дубину, хоть ни
разу и не ударил, лежал с рачьи выпученными глазами. Лицо и шея страшно
побагровели, налились дурной кровью, жилы на висках вздулись, пошли тугими
ветвистыми узлами.
