— Обычаи везде разные!
— Но этот общий...
— Если гость вторгается силой.
Олег промолчал, самому начинало казаться, что бесстрашные
монахи без особой охоты пригласили в неприступный монастырь. Пальцы успокаивающе
скользнули по рукоятям ножей на внутренней стороне душегрейки. Томас заметил,
буркнул:
— Не надо было оставлять лук.
— Но странно как-то.
— Сказал бы, что это часть костюма. Ритуальный
орнамент! Я проезжал через одно диковатое племя, там вождь вообще навешал на
себя ложки, жестяные чашки, кастрюли. Не помню как звалась страна: не то Русь,
не то Ефиопия...
Из сада все громче слышался треск, стук, воинственные вопли.
Внизу на последней ступени сидел на низенькой скамеечке старший настоятель, за
спиной застыл хмурый крепкоплечий монах. В руках у обоих блестели позолоченные
посохи с затейливой резьбой, позолотой, бубенчиками и яркими перьями.
Настоятель и монах не отрывали глаз от упражняющихся, монах иногда покрикивал,
подавал команды, в саду беготня сразу усиливалась. Оба испуганно оглянулись на
металлический грохот, который сопровождал Томаса, старик с помощью монаха
поднялся на ноги, поклонились гостям в пояс.
Рыцарь с натугой поклонился в ответ, как и Олег, в пояснице
Томаса заскрежетало. Монахи поклонились снова, еще вежливее. Томас и Олег
ответили такими же поклонами. В животе Олега сдавленно и протестующе
всхлипнуло, а Томас процедил сквозь зубы:
— Чужие ритуалы бывают обременительны!
— Не для всех, — ответил Олег, но с сочувствием
смотрел на железные пластинки на пояснице рыцаря, что со скрежетом наползали
одна на другую, терлись, сдирая ржавчину.
— Кто знает сколько будут кланяться, — прошептал
Томас. — Какое у них число священное?
— Часто бывает число три, — ответил Олег,
подумав. — Три богатыря, три головы у змея, три сына... Но с другой
стороны, изба о четырех углах строится, конь о четырех ногах спотыкается...
гм... Семеро Тайных поклялись свою пятиконечную звезду утвердить во всем мире и
даже нацепить ее на башни нашего московского кремля...
У Давида, чью башню ты взял штурмом, была звезда о шести
углах, а число семь во всем мире считают магическим со времен халдеев и
урюпинцев...
Томас застонал, с трудом выпрямился и перестал кланяться.
Старец и монах тоже застыли в вежливом полупоклоне, и настоятель сказал
дребезжащим голосом:
— Мы срочно послали самого быстрого гонца за Либрюком и
Чакнором. Это самые великие воины нашей страны! Прибудут сегодня ночью. А
завтра утром вы сумеете сразиться!
Томас застыл, словно вмороженный в глыбу льда. Олег
проглотил комок в горле, сказал вежливо:
— Час от часу... Зачем же двух? Достаточно и одного.
Сэр рыцарь даже во сне видит сражения, турниры, поединки. Его хлебом не корми,
вином не пои, только дай подраться.
Старец спросил осторожно:
— А ты, великий богатырь Гипербореи?
— Я ж говорю, у меня совсем другой устав. Мне бы поесть
да поспать.
— Очень интересный монастырь, проговорил настоятель
задумчиво. — Надо бы совершить туда паломничество.
Томас соступил с каменных ступеней, пошел через сад. За ним
потянулись глубокие следы, словно прошла железная статуя. Упражняющиеся начали
оглядываться, по их рядам прошло шевеление, остановились, замерли в
почтительном внимании, потом все разом начали кланяться. Томас недовольно
засопел, с великой натугой наклонил голову, в доспехах заскрежетало. Местные
силачи с готовностью поклонились еще ниже. Томас понял, что конца не будет,
сделал вид, что не заметил, повернулся к ступеням, где остался настоятель с
помощником:
— Это в самом деле трудно?
Престарелый настоятель с помощью монаха встал, долго и
мучительно пересекал сад, и лишь оказавшись в двух шагах от Томаса,
продребезжал:
— Переломишь кирпич? Для этого надо быть угодным нашим
богам, к тому же наши бойцы упражняются с утра до вечера! Из года в год.
Томас в задумчивости повернулся к группе бойцов. Они стояли
с засученными по локти рукавами, потные, покрытые красноватой пылью от
искрошенных булыжников. На огромной гранитной глыбе, на треть вросшей под своей
тяжестью в землю, лежал приготовленный валун, горка краснела в сторонке.
Томас постучал пальцем, булыжник ответил сухим звонким
звуком. Томас посмотрел по сторонам, словно ожидая подвох, в глазах был страх и
мучительное колебание. Один из монахов поймал его взгляд, с готовностью положил
поверх красного камня еще один. Томас медленно наклонил голову, согнул палец.
Монах вскинул брови, но послушно положил третий валун. Томас подумал, жестом
велел положить четвертый. Монах заколебался, обвел испуганно-потрясенным
взглядом собравшихся, но камень положил, поспешно отступил в толпу.
Олег обошел гранитную глыбу со всех сторон, оглядел горку
внимательно, мазнул пальцем по красноватой крошке:
— Хочешь разбить?
— Ну, для них это почему-то важно...
— Валяй, — поощрил Олег. — Все равно не наше.
Томас поднял руку, примерился, с силой ударил. Раздался
страшный треск, сверкнули длинные белые искры. Запахло паленым. Томас стоял в
густом красном облаке кирпичной пыли, что медленно оседала, перед ним были две
половинки расколотой гранитной глыбы, обе почти до половины вбитые в землю.
Сильно пахло горелым, чем-то страшным. Вокруг было желто, словно внезапно среди
зеленого лета наступила золотая осень с опавшими листьями, все монахи, включая
престарелого служителя, лежали на земле, закрывая голову руками. Кому удалось,
тот натянул на затылок полу своего желтого халата или хотя бы рукав.
— Плиту-то зачем? — буркнул Олег.
Томас пробормотал ошеломленно:
— Кто же знал, что камни здесь такие непрочные...
— Сэр рыцарь, это не камни! Глина. Обожженная глина!
Кирпичами зовется!
— Ну, — протянул Томас разочарованно, — еще
бы из песочка лепили... Как дети, клянусь девственностью Пречистой Богородицы!
Монахи начали шевелиться, подниматься, смуглые лица
оказались белее, чем у норвегов, а узкие глаза распахнулись так, что монахи
стали похожими на лесных филинов из московских или гислендских урочищ. Олег
звучно похлопал рыцаря по железной спине, выводя из смущенного оцепенения, оба
повернули обратно. За это время на веранде сменили стол — поставили
пошире, — острый глаз Олега углядел бараний бок с кашей, а также печеных
индюков, набитых садовыми яблоками, не считая разную мелочь, с которой решил
разобраться немедля.
По дороге вежливо поклонились монахам, что весь день лупили
ребрами ладоней по толстому бревну, укрепленному на тяжелых валунах. Сейчас
монахи не стучали мозолистыми ладонями, стояли замерев, как хомяки возле норок,
вытаращенными глазами смотрели на северных паломников.
