Память, подумал Гюнтер. Профессиональная память людей с татуированными ноздрями. Ему чертовски не хотелось ворошить грехи былого.
– Таблетки? Свечи? Капсулы?
– Нет.
– Мазь? Маточный колпачок? ВДС?
– Что?
– Волновой деструктор сперматозоидов.
– Нет. Вроде, ничего такого… По крайней мере, при мне. Но я мог и не видеть: она выходила в душ.
– А вы?
– И я выходил…
– Ясно. Вы, как я понимаю, тоже не предохранялись.
– Она меня чем-то заразила? Чем-то опасным?! С инкубационным периодом в семь лет?!
– Ларгитасской науке такие болезни неизвестны. Полагаю, вы совершенно здоровы. Меня интересуют обстоятельства вашей близости. Опишите всё как можно подробнее. И нет, я не извращенец. Думаете, мне доставляет удовольствие копаться в вашем грязном белье? Это необходимо для дела.
Гюнтер отвернулся. Ему хотелось разбежаться и удариться головой об стену.
– Ладно, начнём с самого безобидного. Вы что-то ели? Пили?
– Да.
– Что именно?
– Перед тем, как она обратилась ко мне, я ел омлет. Пил сок. Мультивитаминный. Она ела салат. Фруктово-овощной. С сыром и орехами. Что-то пила. Прозрачная бесцветная жидкость. Что именно, не знаю. Полагаю, что-то слабоалкогольное.
– Позже вы употребляли алкоголь? Стимуляторы?
– Нет.
– Нейроволновые возбудители?
– Нет!
– Наркотики?
– Нет!!!
– Хорошо. Дальше.
– Когда мы пошли ко мне, она попросила взять черничный ликёр. Я купил бутылку. Она пила ликёр с тоником и лимоном. Я пил апельсиновый сок.
– Вы сказали, что не употребляли алкоголь.
– Я не употреблял. Я говорил о себе.
– Что ещё вы взяли?
– Пакет шоколадного печенья. Фрукты.
– Вы курили?
– Да.
– Табак?
– Траву.
– Привозную? Откуда? Кто завёз?
– Местную. В городке её называли «пу́танкой».
Гюнтер сделал отчетливое, сильнее, чем нужно, ударение на «у». Ему не хотелось, чтобы прозвучала «пута́нка».
– Ясно. Дальше?
– Дальше мы… У нас был секс. Два раза, если это вас интересует. Рано утром она ушла. Вернулась на «Вкусняшку».
– Куда она вернулась?!
– Так назывался её корабль.
– Вы видели, как она ушла? Проводили её?
– Нет. Я спал.
Тиран молчал так долго, что Гюнтер, не в силах более сидеть без движения, заёрзал в кресле. Молчание Тирана, а также спокойствие, излучаемое всей позой научраза, было своего рода двойным периметром обороны, вросшей в плоть и кровь бронёй, о которой хорошо известно любому выпускнику специнтерната «Лебедь». Тиран не умел читать мысли, но, как и в случае с выпускниками, из-за периметра в любой момент могли выехать штурмовые танки.
Гюнтера подмывало сунуться дальше, в лабиринт эмоций этого человека, чтобы хоть чуточку разобраться в ситуации. Но мощный самоконтроль, закреплённый в своё время жестоким экзаменом по соцадаптации, удерживал молодого человека от опрометчивого поступка. Кроме того, окажись в соседнем помещении эксперт, способный засечь несанкционированное вторжение в чужой мозг, и ни один суд на Ларгитасе не оправдал бы кавалера Сандерсона.
– Я в курсе, что такое память ментала, – холодно произнёс Тиран, когда тишина стала невыносимой. – При необходимости или, если угодно, при желании вы можете извлечь любое воспоминание со всеми подробностями. Для вас это легче, чем для меня – ковыряться в носу. Но на мои вопросы вы отвечаете, как отвечал бы обычный человек. Меня это не устраивает. Да, вам стыдно. Вам неприятно вспоминать. Вернее, вам неприятно делиться пикантными подробностями с посторонним человеком. Понимаю, но вынужден настаивать.
Он встал:
– Вам придётся пройти ментальное сканирование.
«Я отказываюсь!» – хотел выпалить Гюнтер.
– Конечно, вы можете отказаться. Сказать по правде, этим вы сильно осложните жизнь нам. Но в первую очередь, себе.
Кавалер Сандерсон ощутил себя персонажем шпионского фильма, о каком недавно шла речь. Сейчас он, то есть его герой должен воскликнуть: «Вы мне угрожаете?» А Тиран с отменным хладнокровием ответит: «Я? Я никогда не угрожаю. Просто сообщаю, как факт.»
– Вы даёте согласие на сканирование?
– Да.
Теперь Гюнтер точно знал, за что Ян Бреслау получил свой оперативный псевдоним.
Контрапункт
Хух, йух, йух, или Разговор с глазу на глаз
«Атом всегда жив и всегда счастлив, несмотря на абсолютно громадные промежутки небытия. А так как воплощения неизбежны, они сливаются в одну субъективно-непрерывную прекрасную и нескончаемую жизнь. Вычисление показывает, что в среднем надо сотни миллионов лет, чтобы он снова воплотился. Это время проходит для атома, как нуль. Его субъективно нет. Значит, смерть прекращает все страдания и дает субъективно немедленное счастье.»
Константин Челковцев, «Грезы о земле и небе»
– Папа уходит от нас, хух, йух, йух!
Да, уходит Папа!
Сердцем своим мы возносим его, хух, йух, йух!
Да, возносим и пляшем!
Во дворе частного дома, где проживал Лусэро Шанвури, царил настоящий бедлам. Многочисленные жёны хозяина дома – голые по пояс, в юбочках из пальмовых листьев, с цветочными гирляндами на шеях, с перьями белой цапли и птицы гуйя в волосах – плясали некий танец, настолько же дикий, насколько и захватывающий. Тряслись груди, полные и обвисшие. Пот тёк по телам, упругим и дряблым. Дробно топали ноги, гладкие и высохшие от возраста, оплетённые синими змеями вен.
– Никто не будет нас больше бить,
Таскать за волосы, да,
Никто не будет нас бить рукой,
Никакой ублюдок не будет!
Пахло спиртным. Очень сильно пахло спиртным. Кажется, пахло и от детей: орды малышни и подростков танцевали за компанию с матерями, сестрами, тётками, бабушками. Били в бубны, стучали маракасами. Горланили сорванными голосами:
– Папа уходит от нас, хух, йух, йух!
Да, уходит Папа!
Встань, будем петь ему хвалу, хух, йух, йух!
Да, хвалу во всю глотку!
Оглохнув от воплей, ослепнув от бликов солнца на потных телах, чувствуя себя лишним, комиком на похоронах, или скорее могильщиком на свадьбе, Гай Октавиан Тумидус хотел сбежать – и не мог. Поручение, которое привело военного трибуна в дом Папы Лусэро – антиса, собравшегося в последний полёт – было такого свойства, что разверзнись земля под ногами одуревших жён, и землетрясение не остановило бы помпилианца.
