– Итак, вы утверждаете, что Верховный Паришад скрывал от народа правду?! – давил на гостя ведущий.
Ведущий был щёголем: белый сюртук-шервани с воротником-стойкой, тюрбан лилового шёлка.
– Не передергивайте, Пиллай-джи, – гость студии, известный политолог, степенно огладил вислые усы. – Рано или поздно народу открыли бы правду о похищенном ларгитасцами малолетнем антисе. Но политика – искусство тонкостей. Мантрины Верховного Паришада просто выжидали подходящий момент. Но после заявления Совета духовных лидеров у правительства не осталось выбора. Волнения растут, и властям волей-неволей приходится действовать с большей решительностью. Лично я могу это только приветствовать: наглость Ларгитаса заслуживает самого жёсткого ответа. Но жёсткость требует гибкости, иначе клинок ломается…
Гуру свернул на Трипурасундари. Политолог был прав: после заявления СДЛ у Верховного Паришада, а значит, и у махараджи Аурангзеба не осталось пространства для политического манёвра. Взаимные уступки, соглашательство, затягивание переговоров – теперь всё это в прошлом. Гнев народа – молот, разящий без разбора, особенно если рукоять молота выточена из древа веры. Одно дело – похищение безвестного мальчишки. И совсем другое – похищение ребёнка-антиса, аватары Марути Озорника. Если первое – преступление, второе – святотатство.
Но политолог лишь разъяснял людям уже случившееся, в то время как Горакша-натх двигался дальше – и в прямом, и в переносном смысле.
Путь истины ведёт к храму, и путь гуру не стал исключением. При взгляде на храм Девяти Воплощений на ум приходили два слова: мощь и слава. Монументальное основание – стены и колонны из красного шраванского гранита – венчала пирамида крыши, устремленная в небеса. Крыша скрывала в себе шесть этажей, основание – три, итого – девять, по числу земных аватар Рудры, Благого Владыки. Скульптуры и барельефы, изображающие сцены из священных сказаний, искусная резьба, чьи завитки воплощали тексты девяти тысяч мантр, покрывали храм снизу доверху.
Обогнув храм с запада, Горакша-натх приблизился к стене, окружавшей внутренние постройки. На стену тратить дорогой привозной гранит не стали, но песчаник подобрали в тон: багровая киноварь. Воздух над гребнем едва заметно мерцал, выдавая присутствие силового барьера. На фоне стены деревянная дверь, ветхая и растрескавшаяся, выглядела смехотворной преградой. Гуру приходил сюда не впервые и знал, что изнутри дверь усилена термостойкой бронёй толщиной в десять сантиметров, а жалкая щеколда – бутафория. Запорному механизму, что прятался в недрах двери, позавидовал бы и сейф банка «Garuḍa Standard».
Он постучал.
Минуло три удара сердца, и дверь бесшумно открылась. Во дворе гуру никто не встретил. Наверняка его просканировали дистанционно во всех мыслимых и немыслимых диапазонах: запрещённых предметов нет, личность подтверждена, допуск в наличии. Куда идти, гостю известно, а значит, ни к чему встречать его, выдавая присутствие скрытой охраны.
Пересекая двор, мощённый старинной брусчаткой, Горакша-натх всё время ощущал, что за ним наблюдают. В небе полыхало беспощадное солнце, камень дышал полуденным жаром чайтранского лета, потел зыбкими струйками раскалённого воздуха. Марево текло над двором, искажая очертания. Со стороны казалось, что йогин плывёт по воздуху, не касаясь земли.
Очередная иллюзия. Впрочем, охранники, наблюдавшие за гостем из укрытий, не удивились бы, окажись, что гуру способен летать. О Горакша-натхе ходила уйма легенд.
Здание приюта для паломников, длинное и приземистое, сейчас пустовало. Официально оно числилось закрытым на ремонт, что подтверждала полуразобранная крыша на дальнем конце здания: рёбра стропил, оголённый хребет коньковой балки. В ближнем, не подверженном разрушениям торце приюта имелась аккуратная дверца – отдельный вход, оборудованный буквально на днях. В коридоре йогина ждал охранник в лёгкой броне и шлеме, с коробочкой силового генератора на поясе, вооруженный лучевиком со стволом, похожим на обрезок бамбука.
– Припадаю к вашим лотосным стопам, гуру-махараджа, – произнося это, охранник не двинулся с места. – Пожалуйста, приложите ладонь к сканеру.
– Не называйте меня так, – Горакша-натх протянул руку к сканеру. Зажёгся зелёный огонек. – Вы не мой ученик, между нами нет отношений наставника и последователя.
– Прошу вас, проходите.
За поворотом коридора йогина встретил начальник караула:
– Припадаю к вашим лотосным стопам…
Поймав бесстрастный взгляд гуру, начальник быстро исправился:
– Добрый день, Вьяса-джи. Она занята, у неё сейчас съемочная группа. Сожалею, но вам придётся подождать.
– Я подожду.
Проводив гостя в кабинет регистрации паломников, наскоро переоборудованный для иных целей, начальник вернулся на пост. С прошлого визита гуру здесь ничего не изменилось: светло-салатная побелка стен из шершавого ракушечника, топчан в углу аккуратно застелен узорчатым покрывалом. На низком столике – блок визор-центра, ваза с фруктами, кувшин с водой и две чашки. Узкая панель кондиционера под потолком; на панели горит одинокий жёлтый огонёк готовности. Шкафчик для одежды. Коврик для медитаций. Мягкий приглушенный свет имитирует закат.
Жаропрочная композитная дверь. Три замка́ разных систем. Окон нет.
Из-за стены долетали приглушённые голоса:
– …зачем вы это снимаете?
– Пригодится.
– Нам нужно не это!
– Натху! Мой мальчик!
– Вот, вот оно! Снимайте!
– Снимаю…
– Нужна толпа сочувствующих.
– Без проблем, толпу наложим. У нас есть архивы…
– Натху!..
Съёмки гуру не интересовали. Он опустился на коврик, отрешился от голосов, бубнящих за стеной, и те послушно умолкли. Вслед за голосами ушли мысли. Тишина и покой, окружившие гуру, рождали причудливые образы, но это продолжалось недолго: образы тоже исчезли. Внешнее и внутреннее, «я» и «не-я» – всё ушло, растворилось солью в воде. Самый трудный вид сосредоточения – сосредоточение ни на чём, без цели. Медитация ради медитации. Подобную степень отрешения практиковали единицы. Горакша-натх был в их числе.
– …всё, закончили. Ох, простите меня! Я помешал…
– Вы не помешали.
Легко, одним текучим движением, йогин поднялся на ноги.
– Заходите, госпожа Джутхани, – начальник караула выглянул в коридор. – Вас ждут.
– Кто? Кто меня ждёт?!
В голосе женщины звучала тревога. Её настроение менялось быстрее весенней погоды, ветреной и непредсказуемой, несмотря на все усилия метеорологов. На Мирре Джутхани было голубое сари с золотистой каймой по краю – то же, что и в прошлый визит гуру.
– Зовите меня Вьясой, Мирра-диди.
– Мы знакомы?
– Да, мы уже встречались.
С первой встречи гуру добавлял к имени женщины приставку «диди» – «сестра». Это способствовало доверию.
