Причин такого упорства, чтоб не сказать, помешательства, он не знал. Любовь? Гюнтер транслировал любовь, которой не испытывал. Ну конечно же, не испытывал! Модель эмоционального коктейля всё усложнялась, у любви появлялись оттенки, нюансы, подтексты и вторые планы. Гюнтер из штанов выпрыгивал, создавая чувство за чувством: смешивая, взбалтывая, добавляя щепотку специй. Помимо чувственных сеансов, он разговаривал с Натху, пытался играть в развивающие игры, читал сказки, кормил с ложечки, менял памперс, объяснял, что большие дети ходят на горшок, если, конечно, они хорошие дети, демонстрировал горшок, притащенный в детскую по его требованию, и то, как на него ходят…
Единственное, чего он добивался – ребёнок менял позу.
– Ты слушай, слушай!
Правая рука – упор в пол, локоть выпрямлен. Правая нога – упор в пол, колено выпрямлено. Тело – струна, натянутая по диагонали. Левая рука – прямо вверх, к потолку. Левая нога заброшена за левую руку и за голову. Бедро вдоль корпуса, колено согнуто.
– Это Ван Дер Линк. «Прелюдии», переложение для клавинолы.
Стойка на двух руках. Прогиб в пояснице. Ноги плетями свисают вниз. Подошвы «стоят» на темени. Волосы падают на лицо.
– Нравится?
Труп. Лежит, не шевелится.
– Ты хоть дышишь? Ты дыши, не волнуй меня.
Иногда на Гюнтера находило просветление. Глядя на ребёнка, которого он по-прежнему не мог назвать сыном – ни вслух, ни мысленно – кавалер Сандерсон понимал, что постановка задачи, столь же безумной, сколь и очевидно недостижимой, помогает ему не думать о главном. Живя с кварковой торпедой, пользуясь выражением Тирана, меняя торпеде памперсы, слушая, как тикает часовой механизм, и не зная, сколько времени тебе отпущено до взрыва, трудно сохранить здравый рассудок. Страх терзал Гюнтера ежеминутно. Страх выедал мозг, вязал узлы из кишок, булькал в желудке. Кислой отрыжкой страх подступал к горлу. Гюнтер всё время икал, не в силах справиться с икотой.
– Почему ты не стартуешь?
Да, он говорил мальчику и такое. Тиран не вмешивался с запретами, да Гюнтер и не подчинился бы Тирану. Когда нянечка намекнула молодому человеку, что разговоры с малолетним антисом о старте, выходе в большое тело, мягко говоря, неуместны в их положении – кавалер Сандерсон битый час кряду орал на нянечку благим матом, не стесняясь в выражениях. Нянечка выслушала его истерику, не меняясь в лице, и больше не возвращалась к затронутой теме. Вне сомнений, нянечка тоже боялась, нянечка тоже была смертницей, как и все обитатели подземного укрытия, но женщина владела собой куда лучше Гюнтера.
– Ты же свободен! Это я заперт, а ты свободен. Ты можешь уйти в любую секунду. На орбите дежурят, но я сомневаюсь, что они в силах тебя остановить. Во второй раз ты же не попадёшься, правда?
Лежит на полу. Ягодицы приподняты, оторваны от пола. Голова тоже приподнята. Ноги прижаты к туловищу, заброшены назад. За плечи, за голову. Ступни – подушка, затылок упирается в них. Ладони сложены вместе, пальцы направлены к лицу.
Нет, это неописуемо. Это кошмар.
– Ты можешь стартовать не по-горячему? Тут люди, живые люди. Ты же не захочешь нас всех убить? Как с вами справляются в антических центрах? У нас на Ларгитасе это первый такой центр. Мы бредём вслепую, наощупь. Ты извини, если что не так, мы новички…
Стойка на руках. Нет, на локтях.
На предплечьях.
– У меня тоже была инициация. У тебя антическая, у меня ментальная. Первичная инициация, прорыв способностей. Я чуть не погубил уйму детей. Да, детей. «Солнышко», средняя группа. Воспитательницу зацепило. Эмпатака накрыла всех, кто рядом. Я решил, что я клоун…
Согнул ноги. Головой уперся в пол между ними. Руки забросил назад, обнял бедра. Пальцы сцеплены в замок на пояснице.
– У меня от тебя всё болит. Я смотрю, и оно уже болит. На чём мы остановились? Ага, клоун. Я подчинил себе всех. Накрыл эмоциями, принудил. Они смеялись. Они бы умерли от смеха, не прилети в «Солнышко» госпожа ван Фрассен. Нас выводят из первичной инициации: опытные менталы спешат, помогают, уговаривают отпустить заложников. А как выводят вас, антисов? Вы возвращаетесь сами? Если верить статистике, большей частью вы возвращаетесь…
Морской узел. Равнодушный блеск глаз.
– Если вы не возвращаетесь, вас находят и возвращают. Кое-кто гибнет? У нас то же самое. Гибнут заложники, взятые менталом в плен. Гибнет ребёнок-ментал: первичная инициация очень мощная. Если вовремя не остановиться, можно разрушить собственный мозг. Потом, в интернате, мы всё время пробуем свои силы. А вы? Почему ты не пробуешь свои силы?
Никакой реакции.
– Ты чувствуешь себя одиноким? Я чувствовал. Несчастным, одиноким, всеми брошенным. Потом я понял, что я другой. Не такой, как другие. Другой, не такой, как другие? Ну, ты меня понял. Или не понял, какая разница? Я учился жить с этим… Ты вообще хоть что-нибудь чувствуешь, а?
Ноги скрещены. Ступни на бедрах. Пятки к животу.
– Я тебя боюсь, Натху. Знаешь, мы боимся всего, чего не понимаем. Мы так устроены. Боимся, ломаем, чтобы выяснить: что там, внутри? Как оно работает? А когда выясним, то уже ничего. Уже легче. Оно даже иногда работает. Только оно всё равно сломанное…
Тут и началось. Без звука, без движения.
Чуткие пальцы прикоснулись к Гюнтеру. Пальцы? Нет, Натху сидел, не шевелясь. Да он бы и не дотянулся до кавалера Сандерсона из угла, где сидел. Гюнтер назвал это пальцами и прикосновением, потому что весь опыт молодого человека говорил о невозможности того, что происходило на самом деле. Разум Гюнтера излучал покой и уют, защитный периметр не пропускал внутрь ничего, выдавая наружу, в пространство комнаты, строго отмеренные порции чувств со знаком «плюс» – и чьи-то касания, легче крыльев мотылька, раздражали периметр, укрепляли оборону, прекращали трансляцию. Изощрённый, обученный мозг эмпата высшей квалификации закрывал все щели во избежание случайного допуска посторонних в святая святых, а кто-то скрёбся, просил, умолял.
– Натху?
Окажись в подземном убежище другой ментал, эмпат или телепат, не важно – Гюнтер знал бы, что делать. Пожалуй, он почуял бы коллегу прежде, чем тот стукнулся в Гюнтерову калитку – для контакта ментал бы раскрылся, и это произошло бы на мгновение раньше, чем собственно контакт. Так боксер отслеживает начало удара соперника до того, как кулак прилетит ему в челюсть.
– Натху, это ты?
Я дрожу, подумал Гюнтер. У меня стучат зубы. Озноб? В последний раз я так дрожал, гриппуя, с высокой температурой. Ментальные способности у сына? Это невозможно! Закон Ойкумены не знает исключений: у рас энергетов рождаются антисы, у техноложцев и варваров – менталы. Ещё не было случая, чтобы телепат родился в семье брамайнов или гематров. Не было и случая, чтобы у ларгитасцев или кемчугийцев родился антис. Где, у кого может родиться антис-ментал, владелец сразу двух уникальных способностей? В сказке, в фантастическом комиксе, больше нигде…
