У Тумидуса защипало в носу. Выжидая, пока рассосётся ком в горле, он обнял Папу за тощие костлявые плечи и прижал к себе:
– Мерзнешь? Ничего, сейчас согреешься.
– Дальше, – попросил карлик. – Спасай дальше.
– Спасаю, не переживай. Ты же ещё не умираешь? Ещё время есть?
– Есть.
– Вот и взлетай, дубина. Взлетай!
– Куда?
– Туда! – военный трибун ткнул пальцем в небо. – Смотри, как складно всё выходит. Ты взлетаешь прямо сейчас, так?
– В полшестого утра?
– А что?
– Ничего. Что дальше?
– Ты взлетаешь. Ты в большом теле, свободный, как этот, – Тумидус пощёлкал пальцами, ища сравнение, не нашёл и махнул на метафоры рукой. – Короче, свободный. Лети куда хочешь. Тут, главное, назад не слишком часто возвращаться.
– А можно? Возвращаться-то можно?
– Можно. Ты же взлетел ещё не умирающий? Значит, в матрице записано живое малое тело. Вернулся, и живёхонек. Правда, ты сразу начнёшь умирать дальше, поэтому лучше на планете не задерживаться. Раз, и обратно. А в большом теле живёшь-живёшь, живёшь-живёшь, и никакого резонанса. Потому что в матрице записано, понял?
– Идиот, – пробормотал Папа. Он, кажется, согрелся и боролся со сном. – Тупой белый бвана. Айсберг без мозгов. Значит, взлетаю и летаю себе на здоровье?
– Да!
– Главное, не часто возвращаться? А если приспичит, так ненадолго? Завещание написал, у нотариуса заверил и бегом в космос?
– Да!
– Взлетаю, и в дамках?
– Да!!!
– Эх ты, – прошептал карлик. От его шёпота Тумидуса вдруг затошнило, словно он сам летел-летел и ухнул в воздушную яму. – Вот как тебя такого бояться, а? Дружище, я позвал тебя на проводы?
– Позвал.
– Я знаю, что скоро умру?
– Знаешь.
– Ты веришь мне, что я это знаю?
– Верю.
– А откуда я это узнал, по-твоему? Барон Суббота предупредил? Птичка начирикала?! Откуда я знаю, что жизнь на исходе?! Отвечай!
Тошнота усилилась. Тумидус вскочил, бегом добежал до мастикового дерева и долго блевал на корни, выпирающие из-под земли. К счастью, Пунга куда-то сгинул, а то один-единственный ехидный комментарий, и военный трибун убил бы вудунёнка голыми руками. Нет, не убил бы. Желудок выворачивался наизнанку, во рту царил мерзкий вкус желчи, мир катился в тартарары, и всё это было пустяком в сравнении с тем, что творилось в мозгу Гая Октавиана Тумидуса.
«Вот! – кричал кто-то, голосом похожий на Тита Флация. – Вот!» Что вот, кто вот – Тумидус не знал. Он знал другое: вот так рушатся самые привлекательные, самые оптимистичные планы, и ты барахтаешься под обломками, задыхаясь.
Когда он вернулся на крыльцо, Папа молчал. Военный трибун был благодарен антису за его молчание, но это был не выход. Если начал, сказал трибун себе, заканчивай. Боишься? Ну да, тебя все боятся, даже ты сам.
– Ты не можешь взлететь? – спросил Тумидус.
Трезвый как стёклышко, готовый разлететься вдребезги от малейшего щелчка, он заранее знал ответ. Ну и что? Он должен был выслушать ответ от Папы, выслушать и принять как факт. Без звука Папиного голоса надежда, змея подколодная, всё поднимала треугольную гадючью голову, всё шипела, обещая несбыточное.
– Не могу.
– Не можешь выйти в большое тело?
– Не могу.
– Ты теперь просто слепой карлик?
– Я теперь просто слепой карлик. Когда антис теряет способность уходить в волну, это значит, что смерть на пороге. Просто взлететь? Взлететь и не возвращаться надолго? Не могу, извини.
– Ты взлетишь только перед самой смертью?
– Я взлечу только перед самой смертью. И даже не перед, а во время. Мы узнаем о невозможности взлететь постфактум, не имея шанса подготовиться заранее. Мы всегда откладываем это на потом, тянем резину, и вдруг хлоп, и ты прикован к куску мяса. Это шок, приятель. Это шок, но мы как-то справляемся. Благодари судьбу, что ты не такой.
– Шок, – повторил Тумидус. – Я бы, наверное, застрелился, выяснив, что произошло. Точно, застрелился бы… Застрелился?
Он вытащил лучевик из кобуры:
– Папа! Это выход! Папа, я тебя спасу!
– Иди ты к чёрту, – карлик отодвинулся подальше. – Ты что, с оружием? Убери, слышишь! Убери сейчас же! Совсем умом тронулся…
– Нет, ты погоди! Ты не отмахивайся! Вот, смотри: я стреляю тебе в голову…
– Не хочу я смотреть! Не могу я смотреть!
– Ты смотри гипотетически!
– Я слепой! Убери пушку!
– Я стреляю тебе в голову. Не можешь смотреть? Слушай! Я стреляю, ты взлетаешь. Хочешь, я выстрелю пулей, она медленней луча? Ты слепой карлик, но ты же антис, ты всё-таки антис…
– Я слепой карлик! А ты штопаный имперский контрацептив!
– Если пулей тебе удобнее, я принесу пистолет. Я где-нибудь достану, в музее, что ли… Значит, я стреляю, ты взлетаешь. У тебя рефлекс. Ведь взлетаешь, а?
– Взлетаю, – Папа Лусэро внезапно успокоился.
Он так успокоился, что военному трибуну поплохело от Папиного спокойствия едва ли не больше, чем от Папиного признания. Хоть опять беги под дерево блевать, да.
– Ты стреляешь, я взлетаю, – карлик опустил ладонь на предплечье Тумидуса, безошибочно коснувшись той руки, что держала лучевик. – Только я умираю, бро. Я умираю прямо сейчас. Знаешь, что в старости бывает с рефлексами? Я взлечу с запаздыванием, с махоньким таким запаздыванием. Совсем крошечным, по нашим часам и не засечёшь, каким. Я уйду в волну, и в матрице запишется малое тело с твоим лучом в голове. Ещё живое, но уже… Я не могу объяснить. Я не физик, не биолог, не врач. Я старый пьяница и дебошир. Ты просто поверь мне на слово: ты стреляешь, и дальше всё идёт так, как если бы за мной пришла смерть с кремневым топором. Я впаду в резонанс, но рядом не будет других антисов, чтобы держать меня в космосе. Рядом будешь только ты, и даже не рядом, а внизу, на Китте. Ты стреляешь, и я умираю в мучениях. Веришь?
– Чтоб ты скис! – Тумидус вернул лучевик в кобуру. – Верю, не верю… Какие идеи! Одна другой лучше! Всё погубил, скотина, всё пустил по ветру…
– Я тебя тоже люблю, – улыбнулся Лусэро Шанвури.
– Ты уже договорился? Кто тебя удержит на про́водах, раз Кешаба не будет?
– Удержат. Рахиль прилетит с братом. Ты знаком с Самсоном?
– Нет.
Это было правдой. Тумидус знал, что у Рахили есть брат-близнец, тоже антис, но встречаться с Самсоном лично ему не доводилось.
– Рахиль, Самсон, М’беки. Ещё Нейрам, он сам предложил. Я его не позвал, а он сам – узнал, что Кешаб в отказе, и предложил…
