— Ева, это твой знакомый?!
— Ты сейчас говоришь так, словно это что-то плохое.
Ирен оглянулась на дверь и вдруг буквально прыгнула ко мне. Я даже среагировать не успела, а она уже вцепилась в мою руку горячими пальцами и торопливо зашептала:
— Я думала, что у меня глюки. Ева, ты давно его знаешь?
— Несколько дней. Да что с тобой?
— Только поклянись, что не скажешь Хану!
Я пожала плечами и заверила новую знакомую, что не расскажу ее секретов. Нечего мужчинам знать лишнее. Крепче спать будут. Тем более, судя по круглым глазам Ирен и ее быстрому дыханию, секрет обещал быть более чем интересным.
— Ева, я словно во сне. Он ведь мне иногда того… снился. Но я думала, что не помню лицо. Только глаза… и взгляд был тогда такой… запал в душу. Мне тогда было тринадцать…
— Стоп! — Я ничего не поняла из скомканных предложений, сказанных торопливым шепотом, и попросила: — Повтори еще раз. Ты уже встречалась с Бертом?
— А я о чем! Мне было тринадцать, Богдан — это мой брат — и Хан уговорили отца отпустить меня с ними на каникулы в Альпы. Я что-то на них психанула и ушла гулять одна. Вечером. И как-то вот наткнулась на Берта. Точнее, он на меня. Я сидела на скамейке и злилась на весь мир. А он просто… Поговорил.
— Поговорил? И ты его запомнила?
— Прикинь, да? Один разговор, но он всю мою жизнь перевернул. Всего одна его фраза: «Делай то, что велит сердце, но учись отвечать за свои поступки».
Ирен вдруг осеклась: открылась дверь, и в номер вошел Хан. При виде нас вздохнул и сообщил, куда повезли Берта. И что у него, кажется, аппендицит. Но лучше позвонить утром, и все скажут.
— Ирен, а ты что хотела? — обратился он к невесте. Хотя я бы теперь это название ставила в кавычки.
— Да я так, — пожала она плечами, — думала поболтать, но лучше оставлю вас наедине.
Я закашлялась, а Ирен расхохоталась. И в смехе едва заметны были нотки легкой истерики. Да и взгляд оставался растерянным, блуждающим.
— Ева, мы же тебе все рассказали. Ладно, болтайте, не буду вам мешать. А то охрана в курсе, что я сюда зашла, и в курсе, что здесь Ева. Еще наплетут какую-нибудь фигню папочке. До завтра, голубки!
И поспешила выскочить за дверь, не дожидаясь ответа.
По-хорошему, мне тоже пора было сматываться отсюда. Время приближалось к пяти вечера. Дома ждали работа и бабуля с клизмами и чакрами.
— Платок у тебя? — спросил Хан. Он прошел к столу, налил уже остывший чай и залпом выпил всю чашку. После чего оперся руками о столешницу и взглянул на меня.
Я могла соврать, но вместо этого молча достала платок и почти швырнула его Зегерсу. Тот перехватил кусок ткани на излете и покрутил в руке. Хмыкнул:
— Он не производит впечатление реликвии или чего-то ценного.
— Элис… Ну, которую сбили, спрашивала, не надевала ли я платок. А если надевала, то не замечала ли странных вещей за собой.
— Каких? — заинтересовался Хан. — Не понял, о чем ты сейчас.
— Ты думаешь, я поняла? Мы ведь не успели полноценно поговорить. Она упоминала красноречие.
Хан мигнул и осторожно предположил, что у Элис могло быть чересчур развито воображение.
— Ева, как связан платок и красноречие? Ты его надевала и становилась современным Аристотелем?
— Издеваешься? — нахмурилась я. — У меня были приливы вдохновения, но там и на кону стояло ого-го! Крупный контракт, к примеру. Но платок тут точно ни при чем! Хан, что с ним делать? Отнести в участок?
— И что ты там скажешь? Извините, но мне кажется, этот платок волшебный и из-за него убивают людей?
— Звучит тупо, — согласилась я. — Ладно, тогда подожду, как Берту станет лучше, и поговорю с ним. Если надо, пусть сам передаст платок кому надо. А я пороюсь в Интернете, вдруг что-то найду.
Про встречу с Абби я говорить не стала: была не уверена, что пойду на нее. После сегодняшнего происшествия было страшно и холодно. Неужели Элис убили только за то, что она решила встретиться со мной? Но как узнали? В палате нас было двое… Или она после выписки Елены побежала по больнице с криками, что завтра в обед встречается с Евой Дрейк? Вряд ли.
— Ева, ты зависла, — услышала я голос Хана. Заморгала и едва не попятилась: он ухитрился подойти так близко, что я ощутила его дыхание на шее и щеке. Ничего себе он бесшумно передвигается! Или это я настолько задумалась?
— Все нормально. Просто мне пора домой. Вот гадаю: можно уже за руль садиться или не рисковать?
— Не рисковать, — согласился Хан, каким-то голодным взглядом глядя на меня. — Предлагаю тебе остаться. Тут две комнаты, я переночую на диване.
Ой, что-то мне сердце, душа, почки и прочие органы подсказывают, что на диване он не останется.
— Я не могу оставить бабушку одну.
— Попроси ее переночевать у матери. Там охрана и безопасно.
— Отличная идея, заодно и я туда поеду.
— И подвергнешь их опасности? — прищурился Хан. — Ева, а ты не думаешь, что эти мерзавцы наметили тебя следующей жертвой?
Думала, еще как думала. Только зачем он это произнес вслух? У меня мигом заледенели пальцы на руках, а волосы едва не встали дыбом. Я не истеричка, но когда вокруг убивают людей, поневоле станешь вздрагивать от малейшего звука.
— Предлагаешь подвергнуть опасности тебя?
— Поверь, здесь ты в полной безопасности. От чего бы то ни было.
— Даже от предменструального синдрома? — вырвалось у меня невольно. Хан пару секунд ошарашенно смотрел на меня, а потом расхохотался. От души. Словно скидывал скопившееся за день напряжение.
— От него не охраняют, Ева, от него избавляют.
— О, еще один умный.
— Первая начала, — все еще широко улыбался он, а потом, без всякого перехода, произнес: — Теперь-то ты веришь, что мы с Ирен не настоящая пара? И больше всего хотим разорвать помолвку.
Я замялась. С одной стороны, после слов Ирен о Берте вся злость на Хана улетучилась. И даже стало жалко их обоих. Надо же было так вляпаться! По мне, так это ужасно — жить в браке с нелюбимым человеком. Вдвойне ужасно, если ты к нему относишься как к брату.
Но с другой стороны, они все равно помолвлены. И от этого никуда не денешься. Я плохо поняла, что там происходит в их семьях, но судя по всему — помолвку так просто не разорвешь.
— Опять задумалась, — послышался голос стоявшего рядом Хана. — Кажется, тебя надо срочно приводить в себя?
Я хотела возразить, мол, не надо никого никуда приводить. Но мне не дали и слова вставить. Обхватили ладонями лицо и поцеловали так, словно ждали этого много лет. С такой жадностью и таким напором, что перехватило дыхание, а ноги ослабли, как у героини обычного любовного романа. Пришлось обхватить Хана за шею, чтобы не упасть. Хотя о чем это я? Меня поддерживали: осторожно, но так крепко, что не было смысла вырываться.
