Преследуемая его соотечественниками, она была вынуждена бежать из Греции в Рим, где закончила проституткой в захудалом борделе.
Она умерла от болезни менее чем через два года после него.
В конце концов, она получила именно ту судьбу, которую так упорно пыталась избежать.
Открыв глаза, Кириан увидел Аманду в нескольких футах от себя. На ней были джинсы и черная водолазка. Убранные назад волосы позволяли ему четко видеть ее профиль, она прижимала к себе куклу.
Как она могла так поступить с ним?
Но потом он понял. Силы Десидериуса были велики, она не смогла им противостоять. Каким-то образом, несмотря на усилия Д’Алэриана, Даймон вторгся в ее мысли и изменил ее сознание.
Ярость застилала ему глаза. Он не позволит ей умереть. Только не так. Преодолевая на свою слабость, он ухватился за веревки и потянул так сильно, как смог.
— Так, значит ты очнулся.
Десидериус и Аманда приблизились и встали прямо перед ним. С насмешкой в глазах Десидериус положил руку на плечо Аманды.
— Это больно, не так ли? Знать, что я собираюсь переспать с ней, прежде чем убью, а ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить меня.
— Ступай в ад.
Десидериус рассмеялся:
— Ты первый, командир. Ты первый. — Он провел длинным, отвратительным пальцем по линии нижней челюсти Аманды. Она никак не отреагировала. Казалось, она впала в некий вид транса. — Я мог бы взять ее прямо у тебя на глазах, однако я не люблю публичных выступлений. Не настолько уж я порочен. — Он засмеялся собственной шутке.
Кириан почувствовал, что веревка немного ослабла. Разбалтывая узел, он сосредоточился на том, чтобы освободиться.
Веревки снова туго затянулись.
Десидериус засмеялся:
— Ты всерьез думаешь, я настолько глуп, чтобы позволить тебе освободиться? — Он сделал шаг в его сторону и остановился практически нос к носу с Кирианом. — На этот раз я не дам тебе ни малейшего шанса выжить.
Кириан притворно усмехнулся, словно Даймон был назойливой мошкой, жужжащей у него над ухом.
— У-у-у, будь на мне ботинки, у меня бы уже ноги в них тряслись.
Десидериус недоверчиво посмотрел на него:
— Тебе хоть когда-нибудь бывает страшно?
Кириан кинул на него холодный взгляд:
— Я выстоял против целого римского легиона, вооруженный всего лишь одним мечом. Так почему я должен бояться никчемного Даймона-полубога с комплексом неполноценности?
Даймон зашипел на него, обнажив клыки. Он схватил со стола арбалет и зарядил его стальной стрелой.
— Ты узнаешь, как насмехаться надо мной. Не стоило тебе со мной связываться.
— Почему это? Что делает тебя таким особенным?
— Мой отец — Бахус. Я бог!
Кириан презрительно фыркнул. Первое правило войны: заставь своего противника выйти из себя. Эмоции затуманивают суждения и заставляют его совершать идиотские поступки, и это могло бы дать ему шанс на спасения их обоих, его и Аманды.
Кроме того, ему нравилось, как пульсирующие вены выступают на висках Десидериуса. Это означало, что он не потерял хватки, когда пришло время поддразнить своих врагов.
— Откуда столько патетики? Ты головорез и психопат. Не удивительно, что папочке ты был без надобности.
Десидериус издал яростный вопль. Он сильно ударил Кириана в лицо арбалетом.
Голова Кириана взорвалась невыносимой болью. Он почувствовал кровь на губах. Пробежав языком по ранкам, он посмотрел на Даймона.
— Ты ничего не знаешь о моей жизни, Темный Охотник. Ты не знаешь, каково это — родиться, чтобы умереть.
— Мы все рождены, чтобы умереть.
— О, ну да, люди и их смертные жизни, которые в три раза длиннее наших. Как мне их жалко.
Он схватил Кириана за горло и прижал его голову к стене.
— Ты знаешь, что чувствуешь, наблюдая как женщина, которую ты любишь, разлагается у тебя на глазах? Элеанор было всего лишь двадцать семь. Двадцать семь! Я сделал все возможное, чтобы спасти ее. Я даже привел ей смертного, но она все равно отказалась взять душу, которая спасла бы ее. Она оставалась чистой до конца.
Взгляд Десидериуса затуманился от воспоминаний.
— Она была так прекрасна. Я умолял отца о помощи, а он повернулся ко мне спиной. И вот мне пришлось смотреть, как моя жена стареет на глазах за считанные часы. Я наблюдал, как ее тело изнашивается, пока оно не разложилось у меня на руках.
— Я сожалею о твоей потере, — тихо посочувствовал Кириан. — Но это не извиняет того, что ты сделал.
Десидериус негодующе воскликнул:
— А что я сделал? Я не сделал ничего, кроме того что родился для проклятой гонки, чтобы наблюдать, как люди разбрасываются даром жизни, которую им дали. Я оказываю им услугу, убивая их. Я облегчаю боль их никчемных, скучных жизней.
Голубые глаза Десидериуса опасно потемнели, он скривил рот.
— Знаешь, я раздобыл копию твоего справочника Темного Охотника. Когда убил одного из твоих собратьев девяносто лет назад. В заметке, которая поразила меня больше всего, говорилось, что всегда нужно добираться до сердца Даймона. Поразить его в самую уязвимую точку.
Он направил арбалет на Аманду:
— Она — твое сердце, не так ли?
Кириан скрыл свой ужас. Свой страх. Несмотря на слабость, он усилил нажим на удерживающие его веревки и смог высвободить ногу достаточно для того, чтобы ударить Десидериуса со всей оставшейся силой, не давая тому и шанса причинить вред Аманде. Десидериус отшатнулся, и арбалет отклонился от нее, нацелившись в пол.
— Беги, Аманда! — закричал он.
Но она не пошевелилась.
Кириан откинулся на стену.
— Черт возьми, Аманда, пожалуйста, беги ради меня.
Казалось, она совершенно его не слышит. Она просто стояла, уставившись в пространство, что-то напевая себе под нос и сжимая в руках куклу.
Десидериус рассмеялся, восстанавливая равновесие. Он слизывал кровь со своих губ, злобно поглядывая на Кириана.
— Она моя, Темный Охотник. Умри и знай, что я как следует ею попользуюсь, прежде чем заберу ее душу и силы.
Десидериус порочно улыбнулся за секунду до того, как выстрелил из арбалета точно в сердце Кириана.
Сила арбалетной стрелы, врезавшейся в его тело, впечатала его в стену. Кириан задыхался от боли, причиняемой сталью, вонзающейся в его тело.
Десидериус встал перед ним. С довольным взглядом он обвел пальцем небольшое пятнышко крови, вытекшей из раны.
— Какая жалость, что кровь Темного Охотника ядовита. Уверен, она намного питательней и гуще той, что мне приходится пить ради выживания.
