В середине второго сезона дом завели под крышу.
Метлин, который временно снимал квартиру, бродил по черновику будущей жизни, важно поглядывая из окна в сторону любопытствующих земляков.
– Это по финской системе? – спросил Лёха Силин.
– По финской.
– А почему не по русской?
Метлин снисходительно промолчал. Силин жил с женой в бараке на четыре конуры и боялся даже мыслей о строительстве.
Тем временем в доме работал печник, доходчиво объяснивший Метлину, что та глина, которую ему привезли местные бухарики, пойдёт на что угодно, только не на печь. На жаре, на мошкаре пришлось самому ехать за новой глиной.
– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, – хрипло пел опухший от гнуса и согбенности Метлин, таская в дом неподъёмные мешки, шатаясь от усталости, хыкая от кашля и боли в спине.
Осенью рабочие закончили дом.
Рассчитавшись, Метлин стал договариваться с другими людьми об электрике. С третьими – о воде. С четвёртыми – о внутренней отделке.
Так закончился второй сезон.
– Сожгу, – шипел Лёха Силин.
Машка Силина переехала жить в недостроенный дом Метлина.
В начале третьего сезона у Метлина стало побаливать сердце.
– Съезди к брату, отдохни, – посоветовала жена. – Чего тут осталось? Управимся к зиме, успеем.
У брата Метлин гостил две недели.
Сложа руки не сидел.
Помог обустроиться на купленной за городом даче, посадил им яблоню.
Мария тем временем руководила ремонтом.
К приезду Метлина отделку закончили.
Наспех отделанные комнаты заполнялись мебелью. Метлин отсчитывал сотни – грузчикам, тысячи – в магазинах. Машка успевала только показывать. В магазине – что купить. Дома – куда поставить.
Лёха Силин пил по-чёрному и молчал.
Новоселье справили вдвоём с Марией. Третий должен был народиться через пару месяцев. Наутро Метлин выбежал в маечке на июньский двор к горе берёзовых чурок. Ухватил первую, тюкнул, посерел и осел на землю.
– Сутки, может быть, меньше, – сказал как отрезал врач.
Маша сидела у изголовья Метлинской постели, выла в голос.
За два часа до конца успокоилась.
– Слушай, Метлин, – обратилась она к мужу, – ты прости. Но я спрошу. Если я через год с Силиным сойдусь… Ты как…
– Да я… уже… никак…
– Ну ты подумай. Одной век вековать. С ребёнком…
Сердце строителя сжалось болью обиды, которая неожиданно отразилась в душе неброским бликом солнечного света.
– Живите, – выдохнул Метлин и затих, потому что наконец-то построил дом.
Маленькая птичка прилетела к нам
Митин папа, раздражительный человек лет около тридцати пяти, прислушался к звукам, которые раздавались из детской, и осторожно приоткрыл дверь в комнату сына. Митя играл, лёжа на коврике с нарисованными тигрятами. Строил что-то из кубиков и негромко напевал.
– Сынок, какую ты песенку поёшь? – отчего-то робко поинтересовался папа.
Митя улыбнулся.
– Ни сказу.
У Мити, который вот уже полгода ходил в детский сад, стали появляться секреты. Например, он перестал рассказывать папе и маме, чем дети занимаются с воспитательницей на занятиях по пению.
– Ни знаю. Ни сказу. Сиклет.
А ещё через пару недель Митя начал что-то напевать себе под нос. Получалось непонятно и жутковато.
– Да ладно. Я сохраню это втайне! – пообещал папа Мите.
Митя исподлобья посмотрел на папу.
– Точно! – кивнул взрослый.
Митя тоненько и грустно запел:
Маленькая птичка
Прилетела к нам.
К нам. К нам. К нам.
Маленько-ой птичке
Зёрнышек я дам.
Дам. Дам. Дам.
Клюй. Клюй. Клюй.
Митин папа издал горлом клокочущий звук и отвернулся, через несколько секунд совладал с нервами и порывисто обнял сына:
– Маленький ты мой, какой молодец!
Митя захихикал.
– А давай, споём маме, – осторожно предложил папа.
Митя кивнул.
– Мама! – громко позвал папа, хотя Митина мама, конечно же, папиной мамой не была.
– Опаздываем! – внушительно произнесла мама, заглядывая в комнату.
– Да ладно. Послушай…
И папа за руку буквально втащил маму в детскую.
Маленькая птичка, прилетела к нам…
Тут Митя заёрзал.
– Маленькой птичке… – подсказал папа, думая, что Митя забыл слова.
– Ты не так поёшь! – рассердился Митя.
Мама погладила Митю по голове и внушительно постучала пальцем по левой руке, на которой, правда, не было никаких часов.
– Родители будут нервничать.
В гости успели вовремя.
Дедушка с бабушкой были спокойны и улыбались.
Взрослые пили водку и шампанское, ели салаты и курицу и разговаривали сначала о другом дедушке, который давно лежал в больнице, потом о политике. Митя играл старыми солдатиками, которые остались у маминой мамы от сына, который давно уже стал взрослым инженером. Папа водки не пил и очень скучал.
Вскоре он оживился, потому что за столом появилась гитара, и пожилые, но крепкие и в недавнем прошлом не великие, но большие люди спели одну за другой несколько песен, ироничных и довольно бодрых, несмотря на мрачноватый подтекст. Но Митиного папу оживили не эти песни, а что-то другое.
– А вот послушайте, какую песню умеет петь Митя! – не выдержал Митин папа.
Митя давно уже выбрел на звуки гитары и стоял за столом. Вернее, над столом торчало только его заинтересованное и вместе с тем смущённое личико.
Митя пнул папу под столом, но гости уже во все глаза смотрели на мальчика, а дядька с гитарой взял несколько мажорных аккордов. И Митя запел.
– Маленькая птичка прилетела к нам…
– Ну, ты как умирающий лебедь, – прервал мальчика гитарист и бойко ударил по струнам.
Митин папа крепко прижал мальчика к себе:
– Молодец!
Митя вырвался и пошёл играть, обиженный и красный.
Митин папа посмотрел на часы и толкнул в бок Митину маму. Она незаметно кивнула.
Минут через десять семья шагала по осенней улице.
Митя дулся до самого дома.
Митин папа не сдавался.
У дома прогуливалась одна знакомая старушка, которая хороша знала папину маму, а папина мама давно уже куда-то уехала.
