– Это стереотип. В деревне полно трезвых непьющих людей.
– Не спорю. Только не в этой. Бывают деревни, в которых теплится огонек надежды. Если не на будущее, то хотя бы на прошлое. В этой деревне надежды не было как таковой. Дело совсем не в эпохе, политике… Там действовали более древние общие силы.
– Как-как?
– В этой деревне действовали некоторые более древние и общие силы.
– Хорошо сказали.
– Это действительно так. Я про силы. А как сказал – это мне до фонаря.
– И что же случилось однажды?
– Что?
– Ну, деревню-то он все же покинул.
– Ваша правда. Деревню-то он все же покинул. В очередной раз отчаявшись добраться до того, что искал, он пошел прогуляться. По главной улице. Трава там по шею взрослому человеку. И подошел к камням. Значит, объясняю. Камни. Он их сразу увидел, когда в деревню приехал. И все собирался прогуляться до них. Через год собрался. И пошел. А это ворота. Северная часть деревни. Погост. Могилы… Если уж главная улица заросла, чего о могилах говорить. Но он нашел несколько могил. И задумался.
– Задумался о том, копать ли на кладбище?
– Совершенно верно. Решил копать и пошел за лопатой. И прошел через эти ворота.
– И что?
– И все. Что-то сломалось в нем. Или, может, на место встало. Вернулся домой, собрал вещи – и навсегда ушел из этой деревни.
– И пришел сюда.
– Через некоторое время. И вот он ждет, что вы ему можете сказать.
Тут я выдал довольно шаблонную фразу:
«А паспорт ваш, мужчина, покажите, пожалуйста!»
Мужчина за обшарпанным кухонным столом пожал плечами, вытащил паспорт и протянул его мне. Я полистал корочки и задумчиво выговорил:
– Вот что я понял бы… Если бы сейчас передо мной сидел Виктор Штейн. Или Вера Штейн. Или Ленька Штейн. Проблема в том, что, по паспорту, передо мной сидит Сергеев. И как же вы, милейший, можете все это мне объяснить?
Сергеев пожал плечами:
– Человек я одинокий. И раньше очень сильно пил. У меня была семья: жена, сын, мать-старуха. Мать, конечно, не всегда была старухой. Старухой она стала, когда я начал закладывать за воротник. А точнее говоря, пить по-черному.
– Каждый день бухал? – сочувственно поинтересовался я.
Сергеев кивнул:
– За день успевал напиться три раза. И ночью еще догонялся.
– Откуда деньги?
– После того как меня вышибли с работы, я обворовывал жену и мать.
– Однажды…
– Однажды у меня умерла мать.
– Сочувствую.
– Точнее сказать, однажды я убил свою маму. Довел до разрыва сердца, – голос Сергеева дрогнул, но он продолжил: – Потом мы продали квартиру и вместе с семьей переехал в деревню. Жена верила, что мы это делаем для того, чтобы начать новую жизнь. Но ведь я же был параноиком. Я все спланировал заранее. В деревню мы ехали, чтобы хватало на что пить. Мне.
– Они это поняли?
– Жена и сын? Да, быстро довольно. И сбежали. Помню, как сын махал рукой. Мне. Словно не хотел уезжать. Через неделю я написал им письмо. Но так и не отправил.
– Они разбились?
– Если бы. Они… пропали.
Мне стало его по-настоящему жаль.
Я там не знаю, как это будет на языке научной «дерминологии», но по-человечески Сергеев был глубоко несчастным человеком. В юности он пил запоями, вследствие чего сошел с ума. Пока были живы его родители, они заботились о пропащей душе. Но родители умерли. Сергеев остался со своим безумием один на один. И, естественно, проиграл. Несмотря на все его «старания», у него было абсолютно здоровое сердце, чистые легкие, кровь бегала по жилам, аки спринтер (который с допингом). Печень Сергеева подошла бы любому жизнерадостному призывнику, равно как и желудок. Про остальное не знаю, но подозреваю, что там дела обстояли как минимум не хуже.
Так вот, все у Сергеева было в норме, кроме одного-единственного винтика-шпунтика, который все дело сгадил. Самое главное, что Сергеев отлично про этот шпунтик знал, но вставлять его на место или не собирался, или же просто не мог…
Я откинулся на стуле, отчего стул едва не откинулся сам по себе, и с деланым терпением (надоел мне уже этот Сергеев) предложил:
– Давай сначала.
В эту минуту, которая в нашей общей жизни, Сергеева и моей, повторялась уже десятый раз (по числу лет, которые мы знакомы), он откашлялся и начал, вернее, продолжил:
– В результате хронического алкоголизма я страдаю маниакально-депрессивным синдромом, сущность которого состоит в следующем. Тогда как мы с женой разведены, а наш единственный сын проживает вместе с ней в другом городе, где они живы и здоровы – слава Господу! – я нахожусь в твердом убеждении, что увез их в деревню, разорил до нитки, затем довел до такого состояния, что им пришлось от меня бежать. Они уехали и потерялись. То есть пропали без вести. В твердой уверенности, что они погибли, точнее, были убиты неким маниаком, я провожу раскопки в окрестностях той самой деревни, в которую их завез…
Я жестоко пожал плечами:
– Несостыковочки получаются. Не-со-сты-кун-чи-ки. Убили их, если убили, где угодно: в лесу (там же через лес надо ехать), у дороги… В кусты бросили… Не знаю. А ты раскапываешь деревню. Вот уже несколько лет заброшенную и нежилую. С очень лирическим, кстати, названием – Философская.
(Сейчас он перегнется через стол и схватит меня за грудки.)
Тут Сергеев перегнулся через стол и схватил меня за грудки:
– Да не Философская, идиот. Сатанинская она. Или по-старому Сотонин-ская. И я не Сергеев. А – Штейн. Виктор Штейн. Витька… Штейн. Завгар автомастерской. Я подобрал привокзальную проститутку и сделал из нее жену. Которую любил. И она родила мне сына. Леньку…
(Через пять минут он, рыдая, затрясет головой и скажет, что на самом деле он Сергеев, а то, что я слышу, следствие маниакально-депрессивного синдрома, вот он, кстати, уже подходит к кульминации своего рассказа…)
– … открыл свои мертвые глаза… В них плясали языки пламени. Через минуту все вокруг было объято огнем.
– Дальше.
Сергеев, который пока еще был Штейном, глядя в одну точку, находившуюся в районе моей переносицы (это тяжело, когда тебе остро смотрят в переносицу, это почти больно), закончил:
– Я очнулся лежащим на земле. Искусанный комарами и мошкой. С больной головой. Один. Но не это главное.
– А что?
– Под землей трижды прокричал петух.
– Дальше, дальше…
– Я бросился искать людей. Сутки продирался через лес…
– Дорога же до Философской есть… Или была…
