– Откройте, миссис Лэнсбери, – произнес он как можно спокойнее. – Это я, агент Клейтон. Тот человек убежал.
Из кабинета не доносилось ни звука.
– Миссис Лэнсбери? – снова позвал он.
Молчание. Клейтон несколько раз повторил ее имя и, так как она не отозвалась, без особого труда довершил разгром двери. Он ворвался в кабинет, боясь найти там бездыханное тело старой леди, но в комнате никого не было. В растерянности агент стал обшаривать взглядом маленькое помещение, не пропуская ни одного уголка. Письменный стол, столик с чайным сервизом, якобы очень вкусное печенье “Кемп”… Все оставалось на своих местах, не было только хозяйки. Клейтон убедился, что ключ торчит в замке, а окна по-прежнему заперты изнутри. Он в несколько шагов обошел кабинет, ища какой-либо тайный закуток. Как удалось миссис Лэнсбери выбраться отсюда? Кто мог утащить ее при запертой изнутри двери? Клейтон медленно поворачивался вокруг своей оси, подозревая, что прежде что-то ускользнуло от его глаз. Тут он почувствовал, что дурнота усилилась, хотя теперешнее головокружение явно не имело ничего общего с ударом, полученным при падении шкафа. Нет, голова у него кружилась как-то иначе, но ощущение все равно было знакомое. И он понял, что вот-вот это случится с ним снова.
– Да нет же, нет, только не сейчас… – чертыхнулся он.
Но закончить фразу Клейтон не успел. Он рухнул на пол и потерял сознание. Падая, агент смахнул вазу с письменного стола и остался лежать в пустой комнате, отключившись от реальности, пока весь остальной мир готовился встретить загадку нового дня.
Мрак вокруг Клейтона благоухал свежесрезанными розами.
VII
Но не всегда это происходило именно так. В первый раз мрак обрушился на Клейтона вместе с не слишком приятным запахом конского навоза, потому что агент потерял сознание в грязном тупике и ударился головой о брусчатку. Во второй раз обморок случился с ним в театре, он упал в тот самый миг, когда стал неспешно закрываться старый занавес, и пахло вокруг пропыленной тканью, деревом и только что начищенной кожей. Клейтон сполз с кресла на мягкий ковер, испытывая при этом почти чувственное наслаждение. Потом было еще шесть обмороков, пропитанных разными запахами, и вот теперь над ним витал аромат белых роз. Но сознание он потерял при исполнении служебных обязанностей, и такое приключилось с ним впервые.
Первое из этих путешествий – а именно путешествиями Клейтон называл свои обмороки – он совершил в день, когда его выписали из Больницы Гая, где агент проходил лечение после потери руки. Он пренебрег советами медсестер и покинул больницу, не дождавшись Синклера, который вызвался доставить его к себе домой и поручить заботам миссис Синклер. Мало того, оказавшись на улице, Клейтон решил не брать экипаж, словно продолжая совсем уж по-детски бунтовать, и пешком направился к своему скромному жилищу на Мильтон-стрит. Он шел и как-то даже хвастливо покачивал обрубком руки – ему не было дела ни до жалостливых взглядов прохожих, ни до жуткого холода, леденящего отсутствующие пальцы, которые он до сих пор чувствовал и которым уже не были нужны никакие перчатки. Он жаждал освободиться наконец от липкой паутины, опутавшей мозг за те почти тридцать дней, что ему пришлось принимать препараты опия, и еще он мечтал хоть немного размять отвыкшее от движения тело. Однако Клейтон быстро раскаялся в своем безрассудстве. Было слишком холодно, ноги болели, потерянная рука мучительно зудела, а голова с каждым новым шагом кружилась все больше. Тут он свернул на узкую улочку, и у него появилось ощущение, что кто-то за ним следит. Точнее, он был в этом уверен, хотя ни разу не оглянулся и не слышал позади ничьих шагов. Внезапно ледяной крюк впился ему в самую середину желудка и резко дернул вперед. Клейтон не почувствовал ни падения, ни удара о мостовую – только мрак и запах конского навоза.
Тогда ему в первый раз приснилась Валери.
Потом кто-то довольно больно похлопал его по щеке, агент проснулся и обнаружил рядом элегантно одетого господина, который взирал на него с неподдельным беспокойством. Господин был средних лет, лицо приятное, ничем особо не примечательное, если не считать черной, словно нарисованной углем бородки клинышком и экстравагантных очков в золотой оправе. Он представился: доктор Клайв Хиггинс, – и признался, что пару улиц следовал за Клейтоном, встревоженный его бледностью и неровной походкой. Но именно в тот миг, когда доктор ускорил шаг, чтобы спросить, не плохо ли ему, агент упал. Клейтон пробурчал что-то про недавнюю выписку из больницы и сказал, что чувствует себя лучше и может самостоятельно продолжить путь – дом его находится совсем недалеко. Все это конечно же было ложью, но ему хотелось как можно скорее остаться одному и насладиться удивительными и странными картинами, которые сон оставил у него в памяти, пока они окончательно не рассеются. Доктор не стал с ним спорить, однако очень серьезно предупредил, что Клейтону наверняка понадобится помощь и он, Хиггинс, сможет ее оказать. Потом сунул ему в руку визитную карточку кремового цвета с золотой каймой, где значились имя, адрес приемной и загадочный титул: “Врач-невролог, психоаналитик, специалист по разным душевным недугам”.
Пообещав непременно посетить доктора, Клейтон кинулся к своему дому. А как только добрался до места, насыпал в ладонь здоровой руки тройную дозу снотворных таблеток, которыми его снабдили в больнице, заглотнул их, запил бренди и с бешено бьющимся сердцем рухнул на кровать, даже не сняв пальто. Он так мечтал снова вернуться в ту точку своего прекрасного сна, где сон этот был прерван, что не подумал об опасности, а ведь после такой дозы лекарств он мог не проснуться уже никогда. Но Валери больше не приснилась ему. В тот раз не приснилась. А через несколько часов он очнулся с ужасной головной болью.
Только двенадцать дней спустя Клейтон опять увидел ее во cне, и случилось это в театре. Тот же ледяной крюк в желудке, то же внезапное ощущение, будто его подвесили на этом крюке в пустоте, то же головокружение и тот же внезапный мрак. И тот же сон, такой чудесный и такой реальный, что, когда Клейтон пробудился, окружающий мир показался ему куда иллюзорнее любого сновидения – во всяком случае, на ближайшие несколько часов. Неделю спустя все повторилось, когда он наливал себе чай в чашку. Чашка разбилась, и осколки валялись на полу рядом с ним. Однако искусственно вызвать такие сны агенту не удалось ни разу. Он испробовал разные способы: таблетки, алкоголь, то и другое вместе. Целыми днями пролеживал в постели, читая наизусть скучнейшие параграфы из уголовного кодекса, или устраивался на диване в гостиной и до рассвета слушал музыку. Но ничего не получалось. Она никогда не снилась ему, если он спал, как спят нормальные, что называется, люди. Нет, удивительные сновидения приходили к нему только во время злосчастных обмороков, дурацких обмороков, благословенных обмороков, которые рано или поздно должны были принести ему серьезные проблемы. Поэтому он научился и ждать их, и в равной степени бояться.
Тут невозможно было проследить какие-то закономерности. Обмороки случались когда угодно, в самых неожиданных ситуациях и никак не были связаны с тем, что он в данный момент делал. Не имело значения, нервничал Клейтон или был спокоен, шел пешком или сидел, пребывал в одиночестве или находился в людском потоке. Происходило все просто: сначала легкое головокружение, потом крюк в желудке и резкий рывок, отключающий сознание. Как уже говорилось, он называл это путешествиями. А как же еще это назвать? В конце концов, хотя тело его оставалось лежать там же, где упало, неподвижное, как тюк грязного белья, разум улетал очень далеко – и всегда в одно и то же место.
