Агент вздохнул и обреченно посмотрел на книгу. Хозяйка велела сохранить ее любой ценой, даже ценой жизни, и вручить “тем, кто придет с Другой стороны”. Поэтому последние десять лет Клейтон держал “Карту хаоса” здесь, в Камере чудес, которая, по сути, не существовала для остального мира, и ждал, пока кто-нибудь явится за ней. И, едва скинув с себя очередное расследование, как, например, сейчас, он сразу спешил сюда, включал фонограф и часами напролет листал книгу, раздумывая, кто ее автор, что значат все эти формулы, какая опасность угрожает миру и как могут спасти мир загадочные значки.
Между тем, рискуя навлечь на себя серьезные неприятности, Клейтон показывал книгу кое-кому из знаменитых английских математиков. Однако ни один не сумел расшифровать набор формул и геометрических фигур или объяснить, что такое Координаты Мальстрёма, о которых пару раз упомянула миссис Лэнсбери. Мало того, все математики дружно заявили, что никогда в жизни не слыхали такого термина.
Клейтон по-свойски погладил книгу, на что дают право только прожитые рядом годы. Указательным пальцем он провел по восьмиконечной звезде на обложке, коснулся маленького круга, из которого вырастали необычные стрелы, потом – круга побольше, который они пересекали, так что все вместе это напоминало корабельный штурвал. Затем, как всегда наугад, открыл какие-то страницы – в пустой надежде, что такое вот бездумное перелистывание наведет его на смысл непонятного труда. Он по-прежнему чувствовал груз ответственности, взваленной на его плечи. Слова миссис Лэнсбери и без всякого фонографа отпечатались у него в мозгу: “На страницах этой книги описан способ спасения мира. И того мира, который вам известен, и других миров, которые вы только можете себе вообразить… Берегите ее, агент Клейтон. Вы должны сберечь ее пусть даже ценой собственной жизни, если понадобится, и вручить тем, кто придет с Другой стороны…” Но никто так и не пришел. Однако Клейтону достаточно было вспомнить огонь, горевший в глазах старой леди, чтобы не терять веры: рано или поздно за “Картой хаоса” кто-нибудь явится. И возможно, это будет Злодей, прозрачный убийца, тот самый, что относится к пулям как к легкой щекотке.
Неожиданно Клейтон услышал звук открывающейся двери. Кто мог прийти сюда в такой час? Он кинул быстрый взгляд в маленькое окошко – сквозь него в Камеру пробивался бледный утренний свет. Ответ на свой вопрос он получил немедленно: в дверном проеме возникли очертания круглой фигуры, а еще у вошедшего вместо одного глаза мерцал красный огонек. Увидев Клейтона, капитан фыркнул и двинулся к нему, петляя среди заполнившего Камеру хлама.
Я уверен, любой из вас готов биться об заклад, что за эти годы отношения между капитаном и Клейтоном сделались еще более тесными, если учесть, сколько преступлений они вместе раскрыли, сколько опасностей вместе испытали и сколько тайных приключений пережили. И тем не менее спорщик проиграл бы все, вплоть до носков, потому что есть такие души, в которые нельзя заглянуть глубже дозволенного их хозяевами, и оба они, Клейтон и Синклер, обладали именно такими непроницаемыми душами. Иными словами, с начала этой истории отношения между ними, по сути, не изменились.
И порой это даже играло агенту на руку. Скажем, он мог не вдаваться в подробности касательно своих обмороков. Вас, кстати, наверняка интересует эта тема, ведь десять лет назад мы расстались с Клейтоном, когда он, стараясь остаться незамеченным, покидал кабинет доктора Хиггинса.
Так вот, анализы крови, сделанные таинственным доктором, не выявили никаких отклонений от нормы. Потом агент обращался еще к паре врачей – если можно назвать врачами старого немца, который заставил Клейтона несколько недель проносить на правой ноге магнитный браслет, или старуху китаянку, втыкавшую ему в спину иглы. Под конец он перестал искать средство против своего недуга, потому что обмороки перестали быть для него помехой, во всяком случае на службе, что раньше в первую очередь и волновало Клейтона. Почему перестали? По очень простой причине: благодаря тому, что капитан Синклер решил закрыть глаза на странную болезнь подчиненного.
На самом деле Клейтон десятки раз терял сознание в служебные часы и чаще всего прямо на глазах у капитана. Поначалу агент изобретал самые разные объяснения – постоянный недосып, странный нервный срыв на почве очередного расследования, неупорядоченное питание… Но вскоре убедился, что Синклер принимает их как-то безразлично, без комментариев, и агент очень скоро перестал придумывать оправдания и только улыбался глупой улыбкой всякий раз, когда просыпался там, куда шеф уложил его, чтобы не мешался под ногами. Клейтон так и не понял, поверил капитан или нет его выдумкам, доложил или нет о состоянии агента высшему начальству, но факт оставался фактом: Клейтона ни разу не вызвали наверх. Видимо, Синклер решил не обращать внимания на весьма необычную привычку агента грохаться в обморок безо всякого предупреждения и где ему заблагорассудится, хотя это и было чревато для обоих серьезными последствиями. Клейтон до некоторой степени успокоился, но еще долго раздумывал над причинами, заставлявшими капитана так себя вести. И вот однажды вечером миссис Синклер в приступе откровенности, которые обычно случались у нее за чаем, призналась, что мощное семя мужа не способно зародить жизнь в ее чреве. Печальным голосом Марсия Джулия Синклер поведала, как долгие годы они старались обзавестись потомством и сколько разочарований пережили, а также описала чувство безысходности, охватившее ее, когда она поняла, что женщине, достигшей определенного возраста, выиграть этот бой уже невозможно. После того разговора Клейтон понял, почему капитан помогал ему нести тяжкий крест неведомой болезни. Волей судьбы Клейтон заполнил пустоту, образовавшуюся в семье Синклеров, и это обеспечивало ему защиту, о которой сам он никогда не просил, но которая теперь оказалась весьма и весьма кстати. И каждый день он выражал благодарность Синклеру тем единственным способом, какой позволяла форма их отношений, – безмолвно. Капитан отвечал ему точно так же – то смущенной улыбкой, то легким покачиванием головы, а то многозначительно поднимал брови. Подобным образом один давал понять другому, что никакой тайны между ними не существует. Постепенно обмороки перестали быть служебной проблемой для Клейтона и превратились в недуг, с которым надо было научиться жить. На самом деле агент был более чем доволен, поскольку мог снова и снова видеть во сне Валери.
– Кто бы мне объяснил, какого черта я искал вас и дома, и в клубе, и в вашем кабинете, хотя давно пора было понять: как только выпадает свободный час, вы спешите сюда, – сказал капитан и, тяжело дыша, остановился рядом со столом, где сидел Клейтон. Упрек его был адресован скорее себе самому, чем агенту.
Прошедшие годы добавили белых прядей в волосы и морщин на лицо Синклера, но в целом время для него словно замерло, как для тех огромных утесов, на которых волны оставляют едва заметные для человеческого глаза следы.
– Доброе утро, капитан, – поздоровался Клейтон и быстро выключил фонограф, совсем как ребенок, застуканный за шалостью. – Что-то вы сегодня раненько проснулись.
– Да и вы тоже, – отозвался Синклер, бросив неодобрительный взгляд на книгу, лежащую на столе.
