– Почему же? – вскинулась Эмма, словно пропустив мимо ушей лесть Мюррея. – Хочу тебе напомнить, что ты сам рассказывал мне по дороге сюда, что первую длительную поездку на автомобиле совершила Берта Бенц
[29], то есть именно женщина. Если я ничего не путаю, ты сказал, что она одна проехала сто пять километров и по пути останавливалась у аптек, где покупала лигроин для заправки. Так что… Почему же нельзя сесть за руль мне?
– Пожалуйста, пересядь на свое место, мисс Ничего Не Хочу.
Эмма открыла было рот, чтобы возразить, но решила промолчать. Монти назвал ее прозвищем, которое они использовали лишь оставаясь наедине. Каждый из них получил от другого ласковое имя, и они поклялись никогда не произносить их при посторонних, потому что по взаимному уговору решили наделить эти имена высшей властью, какую только способны иметь слова. Эмма с Мюрреем могли днями напролет шутить и обмениваться отравленными иронией стрелами, но если кто-то из двоих называл другого прозвищем, это значило, что легкомысленную и прелестную игру пора прекратить – настал час для серьезного разговора. Прозвище Эммы появилось, когда она показала жениху чудесный рисунок, привезенный ею из Нью-Йорка, – что-то вроде карты воображаемых небес, населенных удивительными созданиями и всякими чудесами. Карту специально для Эммы нарисовал ее прадедушка, который рассказывал ей про миры, где все возможно. Наверное поэтому карта стала главным ее утешением в годы детства, когда она слыла печальной и неулыбчивой девочкой, вбившей себе в голову, что в этом мире ей никогда не быть счастливой. Но тогда она еще не была знакома с Монтгомери Гилмором, самым несносным из ее будущих ухажеров, который клялся добыть все, что она ни пожелает, даже если это будет казаться совершенно невозможным.
– Что случилось, мистер Все Могу?
Мюррей смотрел на невесту и чувствовал, как у него сжимается сердце, он старался навсегда задержать в памяти свет ее глаз, может быть, в последний раз глядевших на него с такой любовью. Он стиснул зубы и подождал, пока голос его зазвучит твердо:
– Я не хочу, чтобы ты управляла автомобилем. Я должен кое-что тебе рассказать, и это… вероятно, тебя немного расстроит. На самом деле я уверен, что это тебя расстроит, и очень даже сильно, ты, думаю, даже рассердишься на меня, но, боюсь, это еще не самое страшное. В любом случае будет лучше, если за руль сяду я. – Он открыл дверцу и протянул руку Эмме, которая пристально на него смотрела, не зная, то ли немедленно потребовать объяснений, то ли подчиниться и уступить жениху водительское место. – Пожалуйста, Эмма, – настаивал Мюррей, и слезы отчаяния начали застилать ему глаза. – Не спорь со мной.
Этого ей было достаточно. Она оперлась на его руку и вышла из автомобиля, с тревогой глядя на огромного мужчину, слез которого никогда раньше не видела.
– Успокойся, дорогой, – сказала Эмма, погладив его по щеке. – Не знаю, что ты хочешь мне рассказать, но уверена: это сущая ерунда. Ты ведь знаешь, как я тебе доверяю.
XVII
Десятилетний Томми Докинз, изо всех сил давя на педали и стараясь сравняться скоростью с ветром, мчался по тропинке, которая вела от их сада к дороге на Хексери. У него звенело в ушах и разлохматились волосы, поэтому он был почти уверен, что на свете нет ничего быстрее его велосипеда. И когда Бенджамин Барри увидит Томми у своего порога на этом чуде, он просто онемеет. Бенджамин вечно насмехался над Томми, говорил даже, что тот ходит, путаясь в собственных ногах. Так вот, нынче же утром Барри увидит, на что способен Томми. Барри увидит, что Томми Докинз умеет летать.
Приближаясь к перекрестку, Томми еще крепче нажал на педали, он готовился вывернуть на дорогу с помощью одного из тех крутых виражей, которые учился делать тайком от брата по утрам, пока в доме никто не проснулся, даже слуги. Он поежился при одной только мысли о том, как отреагирует Джим, если узнает, что Томми без позволения брал его драгоценный велосипед и даже мотался на нем в деревню. Задаст он тогда Томми по первое число! Но, к счастью, брат недавно отправился на войну в Южную Африку, и, когда он оттуда вернется, если вернется, столь мелкое и далекое событие уже не будет иметь никакого значения. Томми дугой согнулся над рулем и чуть прищурил глаза. Он так размечтался о славе и ветер так сильно свистел у него в ушах, что мальчик не услышал рев автомобиля, пока еще скрытого за поворотом. И если бы за завтракам Томми хотя бы на пять секунд меньше намазывал медом хлеб или чуть подольше завязывал шнурки на ботинках, этот день наверняка стал бы его последним днем на земле. Но, к счастью для Томми, судьбой ему было назначено погибнуть не сейчас, а пятнадцать лет спустя в железнодорожной катастрофе. Короче говоря, буквально за пару секунд до того, как Томми выехал на перекресток, невиданное чудовище вылетело из-за поворота, и мальчишка в отчаянии нажал на тормоз. Колеса взвизгнули, и велосипед снесло к самому краю дороги, где Томми смог опустить ногу на землю.
Он стоял там и во все глаза смотрел, как мимо пронеслось нечто фантастическое, автомобиль, за которым закручивались вихри густой пыли. Никогда Томми не видел ничего подобного. Он ошалело уставился на кремовый кузов и огромные колеса, крутящиеся с бешеной скоростью, но не успел как следует рассмотреть водителя и его спутницу, поскольку раскашлялся от дыма. А когда пыль и дым рассеялись, автомобиль уже исчез за следующим поворотом.
Томми не стал терять времени даром – нажал на педали и двинул вперед по колеям, оставленным машиной. Ему было просто необходимо еще раз увидеть ее! Хотя бы издали, чтобы потом не упустить ни одной детали, когда станет описывать чудесный автомобиль хвастуну Барри, иначе тот не поверит его рассказу.
Впереди было еще несколько поворотов, и они скрывали от Томми машину, но наконец за одним из них ему открылся прекрасный вид на дорогу, которая вилась по краю оврага. И там, впереди, по облаку пыли и дыма он угадал путь механического чуда. Томми остановился, потный и задыхающийся, и, умирая от восторга, смотрел в ту сторону. Господи, какая же она красивая! И как блестит! К тому же под горку машина мчалась еще быстрее. “Вот бы объехать весь мир на такой скорости!” – подумал мальчик, страшно завидуя тем, кто сидел внутри. И вдруг улыбка застыла у него на губах. Машина свернула с дороги и помчалась под откос, подскакивая на кочках, словно напуганный выстрелом конь. Мужчина, сидевший за рулем, судя по всему, не мог справиться с управлением. Томми слышал отчаянные крики и буквально окаменел от ужаса, когда понял, что автомобиль несется прямиком к обрыву…
Немногочисленные посетители, сидевшие тем утром в трактире в Хексери, старались поменьше смотреть на двух чужаков, которые расположились в глубине зала у камина и тихо разговаривали, не обращая внимания на вызванное ими любопытство. Они не сняли ни длинных плащей, ни закрывавших лица шляп с широкими полями. У обоих между ног стояли странные трости, длиннее и толще обычных; набалдашники тростей были украшены одинаковыми звездами, образованными восемью стрелами, пересекающими два круга, один поменьше, другой побольше. Завсегдатаи трактира видели подобных незнакомцев не впервые. Точнее, за последние годы они появлялись там несколько раз, и если не именно эти двое, как утверждали некоторые, то типы, очень на них похожие. Из-за длинных плащей и широкополых шляп рассмотреть их было почти невозможно. К тому же таинственные незнакомцы удостаивали окружающих хорошо если парой слов, правда, и словами это вряд ли можно было назвать, скорее их речь напоминала скрип, с каким жестяное ведро опускается в колодец.
