Просторный зал, лишенный окон, был освещен дюжинами расставленных там и сям свечей, которые бросали отблески на зазубренные клинки шпаг и делали еще более фантастическими лица предков Кэбеллов, как если бы художники писали портреты утопленников, вытащенных из морской пучины. Во главе стола, застеленного льняной скатертью, сидел мужчина. Он слегка наклонил голову вперед, а руки вытянул, прижав ладони к столу. Скудный свет стоящей посреди стола лампы едва рассеивал мрак вокруг медиума. Вошедшие остановились у противоположного конца стола. Конан Дойл отделился от группы, почтительно приблизился к медиуму и стал что-то нашептывать ему на ухо с явным намерением вывести его из транса. Медиум очень осторожно повел головой, будто стряхивал с себя остатки то ли долгого сна, то ли мучительного похмелья, и уставился на участников сеанса невидящим взором.
Анкома оказался человечком хилого сложения, чей возраст было сложно определить из-за густой бороды, которая закрывала большую часть лица, и не менее густой шевелюры. Только маленькие мышиные глазки, веселые и любопытные, поблескивали из-под падавших в беспорядке на лоб белесых прядей. Одет он был во что-то вроде свободной туники темного цвета, наряд дополняли пестрые ожерелья и стеклянные бусы. Мюррей разглядел среди них, как ему показалось, еще и клык неведомого хищника. Ни к кому конкретно не обращаясь, медиум издал череду гортанных звуков, будто подавился куриной косточкой.
– Он говорит, что духи здесь сильные, – услужливо перевел Конан Дойл.
– Еще бы, – усмехнулся Мюррей, по-прежнему настроенный скептически.
Артур бросил на него укоризненный взгляд и перешел к ритуалу представлений. А когда покончил с ним, пригласил Мюррея занять место на дальнем конце стола, точно напротив Великого Анкомы. Сам же сел справа от миллионера, Уэллс и Джейн расположились слева от него. Устроив все таким образом, Конан Дойл взял на себя роль церемониймейстера.
– Анкома особенно силен в автоматическом письме, – начал он объяснять Мюррею. – Этим он и займется, то есть войдет в контакт с духом Эммы и, если она выразит согласие, попросит написать тебе что-нибудь на дощечке.
– Но я не желаю беседовать с Эммой при помощи какой-то доски! – вскипел Мюррей. – Я хочу видеть ее саму! Хочу, чтобы она предстала передо мной, как там, в саду!
Конан Дойл покачал головой, глубоко задетый его упрямством:
– Послушай, Гилмор… У каждого медиума свой способ – или, если угодно, свой природный дар – сообщения с духами, их невозможно заставить делать это как-то иначе. Главное – ты сможешь поговорить с ней, понимаешь? А каким именно образом, не имеет никакого значения.
Мюррей недоверчиво уставился на маленькую грифельную доску, лежавшую на столе.
– Он что, общается с предками людей из племени банту с помощью таких вот дощечек? – процедил он сквозь зубы.
– Нет конечно, – ответил Конан Дойл, начиная выходить из себя. – Там он пользовался пальмовыми листьями. Но мы все-таки люди более цивилизованные.
– Пальмовые листья… – Мюррей вздохнул. – Ладно, давай, Амока.
– Анкома, – поправил его Конан Дойл.
– Анкома, Анкома… – повторил Мюррей, вытягивая вперед руки и тем самым давая понять медиуму, что можно начинать.
Анкома рассеянно кивнул, словно подчинялся лишь высшим силам, недоступным пониманию простых смертных и уж тем более Мюррея. Тело его на глазах расслабилось – оно уже не казалось таким одеревенелым, как прежде. Глаза закрылись, а лицо приняло прямо-таки блаженное выражение, граничившее, пожалуй, с идиотизмом. Потом он принялся раскачиваться, сперва очень неуверенно, но постепенно движения его становились все энергичнее, и вскоре он уже резво подскакивал на стуле, как будто кто-то подложил ему под зад крапивы. Потом у него начались слабые судороги, а из глотки понеслось смешное бульканье, с какими закипает вода в чайнике. Конан Дойл в напряжении замер.
Все почувствовали, что происходит что-то важное – или вот-вот произойдет. И не ошиблись, поскольку в тот же миг воздух прорезал долгий звук, похожий на зубовный скрежет. Участники сеанса стали испуганно вглядываться в окружающий полумрак, пытаясь понять, откуда скрежет идет, и наконец отнесли его к скрипу старых дверных петель, хотя обе двери были закрыты. Но тут начали негромко потрескивать половицы, как будто кто-то пересекал столовую, двигаясь в их сторону. Миллионер поднял брови. Шаги раздавались все ближе и ближе. Потом они стали удаляться, как если бы этот неведомый кто-то со зловещей неторопливостью бродил вокруг стола и разглядывал собравшихся. Мюррей посмотрел на Уэллса, на Конан Дойла, однако писатели и сами растерянно переглядывались и уже не обращали на него никакого внимания.
Великий Анкома между тем замолчал, испуганно уставившись в темноту. Наконец Конан Дойл сделал незаметный знак медиуму, указав на грифельную доску, как будто хотел напомнить, что именно с ее помощью тот обычно сообщается с духами. И тогда Великий Анкома протянул к дощечке свои тощие руки, на которых под бледной кожей заметно выступали вены, похожие на корни деревьев, припорошенные снегом. Какое-то время он просто держал доску перед собой и, казалось, не знал, что с ней делать дальше. Уэллс крепко сжал плечо Мюррея, желая подбодрить. Это отвлекло миллионера, хотя краем глаза он все же заметил, как медиум совершал какие-то подозрительные манипуляции под столом. Теперь миллионер смотрел на того в упор: Анкома одной рукой поднял дощечку, перевернул и начал водить ею по лежащему на столе куску мела. По его телу пробегала мелкая дрожь, а с губ слетали непонятные монотонные звуки. Затем он опять несколько раз сильно вздрогнул, после чего ловко перевернул дощечку, как переворачивают омлет, и протянул ее Мюррею. На прежде чистой поверхности почерком Эммы было написано: “Здравствуй, это я, мисс Ничего Не Хочу”.
– Надо же, судя по всему, Великий Анкома вошел в контакт с каким-то другим духом, – произнес Конан Дойл разочарованно.
Уэллс и Джейн тоже начали огорченно качать головами, но при этом не переставали с опаской озираться по сторонам.
– Нет, нет, – поспешил объяснить Мюррей. – Мисс Ничего Не Хочу – это прозвище, которым я наедине называл Эмму.
Он в полной растерянности впился глазами в дощечку и готов был поклясться, что медиум показал им какой-то трюк, может, подменил под столом одну дощечку другой, но ведь это никак не объясняло звука шагов и скрипа дверей, которые они явственно слышали. И главное – того факта, что никто на свете, кроме него самого, не знал тайного прозвища Эммы. Никто, кроме них двоих.
– Но тогда… Провалиться мне на этом месте, если он и вправду не установил контакт с Эммой! – воскликнул потрясенный Уэллс.
– Да, да, дорогой Джордж! У нас получилось! – радостно взвыл Конан Дойл. Потом повернулся к Мюррею: – Помнишь мои слова, Гилмор? Как не поверить в духов, если умерший обратится к тебе и скажет то, что известно только тебе одному?
Мюррей бросил на него косой взгляд, затем медленно кивнул.
– Вперед, Гилмор, окно открылось, – стал понукать его взбудораженный Артур. – Поговори с Эммой. Спроси ее что-нибудь. Например, мне кажется, ты мог бы спросить…
