– Тогда что-нибудь цветное? Яркое?
– У меня есть платье, – отозвалась Эрза. – Фиолетовое.
– Возьми его с собой.
Мы с Громбакхом переглянулись. Я знал, что охотник, когда все успокоится – если все успокоится, – еще не раз припомнит следопыту этот странный диалог, но сейчас даже ему было не до шуток.
Приторочив заплечные мешки, мы выехали. Для Густа высвободили одну из запряжных. Ни толковой упряжи, ни седла для нее не было, но наемник не жаловался.
– Не растягиваемся, – командовала Эрза. – Держим видимость от первого до последнего. Давай! – Она с силой ударила лошадь пятками.
– Что с лесом? – спросил я Тена.
– Потом, – только и ответил следопыт.
Громкий стук копыт. Я уже отвык от быстрой езды.
Ветер приятно выглаживал лицо.
Заплечные мешки гремели на крупе лошадей. Как бы плотно их ни привязывали, содержимое свободно бултыхалось на ходу. С минутанами, при их куда более плоской спине с едва проступающим хребтом, было проще.
Суетные мысли. Будто что-то забыл в наэтке. Карты, бумаги, начатый путеводник… Одежда в основном осталась в гартолле. Запас еды. Свечи, масло, фитили, набор иголок и ниток. Я тряхнул головой. Сейчас было не до этого. Главное, выбраться отсюда, что бы там ни напугало Тенуина.
«С иголками и нитками как-нибудь потом разберусь…»
– Быстрее! – вдруг крикнул следопыт.
– Быстрее! – еще громче крикнула Эрза.
«Понять бы, от чего бежим…»
«Да какая разница. Главное…»
«Главное бежать. Ловить ритм. Слишком часто ударяюсь о седло. Вверх. Вниз. Вверх… Набор перьев. Они остались. Зря взял. Надо было переложить в гартоллу. Хорошие перья… Тьфу, хватит. Катись они… к свиня́м собачьим!» – подумав так, глянул на скачущего рядом Громбакха и усмехнулся.
Помогло. Лишние мысли исчезли. Только шум движения. Стук сердца. Дыхание.
Быстрее.
Лес пролетал смазанным полотном. Серым, бесцветным полотном. И плиты карнальского камня под копытами тоже стали серыми. «Что-то явно происходит».
– Нет!
Смешанные крики. Ржание лошадей и хрип минутанов. Столкнулся локтями с Теором. Что-то лязгнуло. До головы натянул поводья.
Остановились.
Впереди – человек. Знакомая фигура. Все, как и в первый раз. И во второй. И что-то поблескивало слева.
Медленно, молча выдвинулись вперед.
С каждым шагом все более очевидно. Все более неотвратимо. И четыре газырны с металлическим заострением. И чучело. И стрела в его подбрюшине. Серое оперение. И наэтка на краю дороги, в десяти шагах за газырнами.
Остановились. Осмотрели то, что уже не требовало осмотра.
– Стрела, – прошептала Эрза. Не стала к ней притрагиваться. – Хотела забрать, но… – Будто оправдывалась. Будто во всем была виновата именно ее стрела – тонкая, с иглообразным зазубренным лезвием.
Лес теперь по обе стороны был пепельно-серым.
– Платье, – попросил Тенуин.
Эрза не захотела спускаться на плиты. Развернувшись в седле, дотянулась до сбившегося при скачке мешка. Достала сверток.
– Расстели на дороге.
Секундное промедление. Пришлось спешиться.
Расстелила. Мягкий фиолетовый оттенок. Ажурный ворот с полосками желтого и белого. Короткие рукава, украшенные тонкими вставками перламутра. Витой пояс. Широкая желтая лента по кромке юбки.
Тенуин даже не взглянул на платье. Смотрел на деревья.
Молчание затягивалось.
– И чего мы тут? – тихо спросил я Громбакха.
– Вон, – нехотя ответил он. Указал на макушки.
Приглядевшись, я увидел, что верхушки лиственниц окрасились в фиолетовые оттенки. Точно такие, как у платья. Чуть позже появились и отливы желтого, белого. Будто хвою кто-то успел покрасить.
Чем дольше мы стояли, тем гуще проявлялся цвет. Теперь он охватил все ближайшие макушки и опускался вниз. Ветви одна за другой выделялись яркими тонами. Только стволы оставались пепельно-серыми.
– Что это? – удивленно спросил я.
– Совий дол, – проговорил Тенуин.
Громбакх громко, протяжно вздохнул.
– Совий дол, – кивнул Нордис. Едва ли не первые слова гирвиндионца за последние часы.
– И?.. – протянул я.
– Мы в Лаэрнорском лесу, – прошептала Миалинта. – Это уже не Пчелиный тракт. Это Лаэрнский тупик. Дорога в Лаэрнор.
– Но ведь… мы проехали отворот! Нордис повязал свои вязочки, побрызгал лесу, покормил его…
– И все же мы здесь, – рассеянно ответил Гром.
– Но как?!
– А вот так…
Все потонуло в молчании.
Отряд в немом оцепенении смотрел, как лиственницы по обе стороны дороги медленно, но неотвратимо окрашивались в цвета лежавшего на дороге платья. Целиком. От макушки до нижних ветвей.
Глава 6
Бихчахт
И сказано им, что все составное распадется. И тело человеческое, и все созданное им обратится в пыль и рассеется по миру, но лишь зерно Акмеона, вложенное в человека, пребудет неизменным.
И сказано им, что из черноита зерно Акмеона изъято до смерти, а тело его и дух пребывают в разложении. Каждый их вдох – предвестник Черной смерти.
И сказано им, что в черноте открывается холодная бездна, а вместо зерна у них – метка пустоты, утягивающая всякого, кто в нее заглянет.
И нет спасения ни тем, кто прячется, ни тем, кто бежит. Та к заканчивается то, что было начато. И протянуты струны, по которым суждено пройти, но от того не меньше воли потребуется, чтобы совершить каждый новый шаг.
Листовка на одной из навесных улиц Предместья.
Вместо подписи – знак рассеченной клинком Большой луны
Делина костровидная. Иначе – краснушка. Охотники ее не любят. По возможности вытаптывают. Сбивают сочный бутон, хватают тонкий, покрытый крохотными иголочками стебель и выдергивают корень. Неудивительно. Краснушка погубила немало людей. Кто-то называет ее цвет символичным, говорит, что магульдинцы ничем не лучше этого мерзкого растения. «Вырезают мирных селян. Грабят торговые караваны. И отсиживают зады в запаршивевшей крепости, куда даже блохи брезгуют заглянуть».
Делина костровидная растет на болотах и возле них. Облепляет трухлявое дерево, как магульдинцы облепили забытую славу истинного красного легиона. Ночью бутоны краснушки светятся. Если она стоит одна, в этом нет особой беды. Вот как сейчас – одиночный цветок. По-своему красивый. Но здесь и не болото. Серая, осклизлая земля в преддверии трясин, но не более того. На болотах краснушка собирается в крупные соцветия. По десять, двадцать, иногда тридцать цветков в одном месте. И ночью такое соцветие нестерпимо похоже на костер. Отчаявшийся путник верит в свое спасение, идет к нему, ожидая услышать потрескивание поленьев, услышать сочный аромат поджаренного мяса. Но вместо этого находит холодную чавкающую смерть. А хуже всего то, что начинаешь сомневаться даже в настоящем костре. Видишь его и не знаешь, идешь ли к лагерю, от которого отбился, или устремляешься к сплавине, готовой поглотить тебя без остатка. А крикнуть не решишься. Ночью в лесах не кричат. Уж тем более в таких, как Лаэрнорский лес. Впрочем, до темноты у нас еще оставался один час. Не больше.
