Бэннон, придумавший этот словесный гибрид, Джарванка, который быстро набирал популярность, пришел в ужас, когда ему доложили о решении супружеской пары. “Они такого не говорили? Стой. Подожди. Неужели они так сказали? Все, ни слова больше. О боже”.
В сущности, по крайней мере на тот момент, у Иванки было больше опыта, чем практически у всех сотрудников Белого дома. Именно Джаред – и в логической связке она вместе с ним – был главой аппарата, и уж никак не в меньшей степени, чем Прибус или Бэннон, и все напрямую докладывал президенту. С организационной точки зрения, Джаред и Иванка занимали в Западном крыле совершенно независимое положение. Суперстатус. Всякий раз, когда Прибус с Бэнноном дипломатически намекали им на официальные процедуры и приличия, они в ответ напоминали высоким начальникам о приоритетах семьи президента. В довершение ко всему президент сразу же передал Джареду все дела по Ближнему Востоку, сделав его важным международным игроком в администрации – да что там, в мире. В первые недели его полномочия распространялись буквально на всю международную повестку, к чему он был совершенно не готов.
Неоспоримой причиной стремления Кушнера в Белый дом было получение “рычага влияния”, что определялось доступом к президенту. Мало быть членом семейного клана: каждый, имеющий доступ к президенту, получает такой рычаг, и чем надежнее доступ, тем сильней твое влияние. Трамп выступал как Дельфийский оракул, восседающий на одном месте и изрекающий слова, которые требуют расшифровки. Или как ребенок повышенной возбудимости, и кто его успокоит и развлечет, тот станет его фаворитом. Или как бог-солнце (таким он себя видел) в центре всеобщего внимания, раздающий милости и делегирующий власть, которую может в любой момент отобрать. С мыслительным процессом у бога-солнца были проблемы. Вдохновение посещало его ненадолго, вот почему важно было ловить момент. Бэннон, например, регулярно с ним ужинал или, во всяком случае, выражал такую готовность – два холостяка (один, правда, номинальный). Прибус отмечал, что поначалу не было отбоя от желающих оказаться с ним за одним столом, но со временем это сделалось тяжелой обязанностью, и все старались ее избегать.
Расчеты Джареда и Иванки, связанные с преимуществами официального статуса в Западном крыле в сравнении с ролью внешних советников, основывались на знании, что влиять на Трампа надо ежеминутно. Между двумя звонками – а его рабочий день, если не считать деловых встреч, состоял из бесконечных телефонных разговоров – его легко можно было потерять. Тут важны были нюансы: при том что самое большое влияние на него оказывал последний посетитель, он толком никого не слушал. Иными словами, на него действовал не столько индивидуальный аргумент или прошение, сколько само присутствие человека и связь между собственными мыслями – при всех комплексах он не был зациклен на одной мысли – и мыслями тех, с кем он в данный момент имел дело.
В каком-то смысле Трамп с его фундаментальным солипсизмом мало чем отличался от любого олигарха, прожившего большую часть жизни в особо контролируемой среде. Но что его отличало от других, так это почти полное отсутствие формальных признаков социальной дисциплины – он был не способен даже имитировать внешние приличия. Он, например, не умел вести беседу, то есть обмениваться информацией и вести сбалансированный двусторонний разговор. Он не особенно прислушивался к тому, что ему говорят, и так же мало обращал внимание на то, что говорил сам в ответ (одна из причин, почему он так часто повторялся). Базовые принципы вежливости были ему незнакомы. Если ему от человека было что-то нужно, он фокусировал на нем внимание и не жалел слов, но если человек хотел чего-то от него, он раздражался и терял к нему всякий интерес. Он требовал к себе внимания и вскоре приходил к выводу, что вы недостаточно лебезите. В каком-то смысле он был действующим на инстинктах, избалованным, необыкновенно популярным актером. Для него люди делились на лакеев, просящих подачки, и воротил киноиндустрии, жаждущих его внимания и публичного выступления – и потому старающихся его не рассердить и не прогневить.
Отблагодарить он мог своим энтузиазмом, живостью, спонтанностью и, если на секунду отвлекался от постоянной зацикленности на себе, язвительным замечанием по поводу слабостей его оппонентов и их сокровенных желаний. Политику, по Трампу, губят инкрементализм и люди, слишком много знающие, готовые спасовать перед разными сложностями и конфликтами интересов еще до того, как сделают первый шаг. Поэтому не кто иной, как мало что знающий Трамп, по мнению его сторонников, может дать старой системе сумасшедшую надежду.
Джаред Кушнер за короткое время – меньше, чем за год – превратился из стандартного демократа, каким он был воспитан, в приспешника трампизма, озадачивая друзей и собственного брата, чьей страховой компании Oscar, основанной на деньги семьи Кушнеров, было суждено пасть жертвой отозванной Трампом программы Obamacare.
Эта смена убеждений стала отчасти результатом бэнноновского настойчивого и харизматичного наставничества – своего рода живого столкновения с радикальными идеями, которые прошли мимо Кушнера еще в Гарварде. И этому поспособствовало разочарование в либеральных элитах, которые он попытался охмурить, купив New York Observer, что ему потом аукнулось. Включившись в предвыборную кампанию, он убедил себя в том, что, чем ты ближе к абсурду, тем все осмысленнее, – трампизм это такой политический прагматизм, который рано или поздно убедит каждого. Но самым главным козырем была их победа. И он не собирался смотреть дареному коню в зубы. А если в трампизме что-то не так, то, твердо верил он, ему удастся это поправить.
* * *
Кушнер удивился бы – он всегда не столько восхищался Трампом, сколько посмеивался над ним, – но он чем-то напоминал своего тестя. Отец Джареда, Чарли, был поразительно похож на отца Дональда, Фреда. Оба подавляли своих детей, а те, вместо того чтобы предъявлять потом претензии, демонстрировали преданность. В обоих случаях все было жестко: воинственные, бескомпромиссные, безжалостные отцы причиняли страдания своему потомству, которое должно было завоевывать их одобрение. (Старший брат Трампа, Фредди, по словам многих, гей, потерпел неудачу и, спившись, умер в 1981 году в сорокатрехлетнем возрасте.) Во время рабочих совещаний коллеги смущались, наблюдая за тем, как Чарли и Джаред Кушнер при встрече обмениваются поцелуями и взрослый мужчина обращается к отцу “папочка”.
Ни Дональд, ни Джаред, имея таких властных отцов, не пришли в окружающий мир людьми подавленными. Неуверенность в себе компенсировалась твердостью установок. Оба “с периферии” (Кушнер из Нью-Джерси, Трамп из Квинса), они горели желанием проявить себя, заявить свои права на Манхэттен и производили впечатление самоуверенных, самодовольных и заносчивых. Оба ходили такие лощеные, что это производило впечатление скорее комическое, чем благородное. Оба, сознательно или бессознательно, кичились своей привилегированностью. “Некоторые привилегированные люди, отдавая себе в этом отчет, стараются прятать концы в воду – Кушнер же каждым словом и жестом это подчеркивал, иногда просто не осознавая”, – сказал один высокий начальник из нью-йоркских СМИ, имевший дело с Кушнером. Оба существовали в своем узком привилегированном кругу. Главной задачей, которую они себе ставили, было пробраться в еще более привилегированный круг. Восхождение по социальной лестнице – вот чем они занимались.
