И дело не только в том, что, прежде чем стать преданным сторонником Дональда Трампа, Скарамуччи относился к его кандидатуре крайне скептически, или в том, что он некогда поддерживал Обаму и Хиллари Клинтон. Видите ли, Муч вообще ни у кого не вызывал симпатии. Даже для человека, связанного с политикой, он был не просто нескромным, а прямо-таки беспардонным, за ним тянулся шлейф выгодных только ему и зачастую противоречивых оценок, которые он давал одним людям в разговоре с другими, и, конечно, все это неизбежно возвращалось именно к тому, о ком Скарамуччи высказался хуже всего.
Мало того что он занимался наглой саморекламой, он еще и гордился этим. По собственному мнению, он фантастически хорошо завязывал контакты. (Эта похвальба соответствовала истине, поскольку Skybridge Capital стал “фондом фондов” не столько благодаря чутью в сфере инвестиций, сколько благодаря знакомству с лучшими менеджерами фондов и умению в эти фонды инвестировать.) Скарамуччи не пожалел полмиллиона долларов на то, чтобы логотип его фирмы появился в фильме “Уолл-стрит: Деньги не спят” и чтобы самому получить там эпизодическую роль. Он проводил ежегодную конференцию для руководителей хедж-фондов и выступал там в качестве звезды. У него была собственная передача на канале Fox Business. Он славился своим участием в вечеринках в Давосе, где однажды зажигательно отплясывал бок о бок с сыном Муаммара Каддафи.
Что до предвыборной кампании, то, приняв сторону Дональда Трампа (уже после того, как он по-крупному ставил на то, что Трамп проиграет), Муч стал рассматривать себя как подобие Трампа, а их сотрудничество как некий новый тандем шоумена и его пиарщика, способный в корне изменить политическую жизнь.
Назойливость Скарамуччи и его постоянное лоббирование собственных интересов “здесь и сейчас” едва ли вызывали у кого-то симпатию, зато вопрос “Что делать со Скарамуччи?” не просто назрел, но и требовал скорейшего ответа. Прибус, пытавшийся решить проблему с Мучем и в то же время избавиться от него, предложил тому заняться фандрайзингом в Национальном комитете Республиканской партии. Скарамуччи отверг это предложение и закатил скандал в Башне Трампа, во время которого громко и щедро обругал Прибуса, не стесняясь в выражениях. Это еще были цветочки – ягодки ждали впереди.
Хотя Муч стремился работать именно в администрации Трампа, его конкретно интересовала должность, позволявшая получить налоговую льготу при продаже его бизнеса. Федеральная программа предоставляет возможность отсроченной выплаты налога на прибыль в случае, если продажа собственности производилась в соответствии с этическими требованиями. Скарамуччи хотел получить должность, которая дала бы ему “свидетельство о распродаже активов”, ведь именно такое свидетельство получил Гэри Кон в связи с продажей своих акций Goldman Sachs, о чем завистливый Муч знал.
За неделю до инаугурации Скарамуччи наконец-то предложили такую работу: пост директора офиса Белого дома по связям с общественностью и межправительственным делам. Он должен был стать представителем президента и чирлидером влиятельных групп, приближенных к Трампу.
Однако управление по этике при правительстве США заартачилось: для завершения сделки по продаже бизнеса требовались месяцы, причем Скарамуччи вел переговоры непосредственно с организацией, находящейся, по крайней мере, под частичным контролем китайского правительства. А поскольку Муча никто особо не поддерживал, его кандидатуру успешно заблокировали. Это был, как презрительно заметил Скарамуччи, один из тех редких случаев в правительстве Трампа, когда конфликт интересов помешал кому-то получить пост в Белом доме.
И все же, с упорством коммивояжера, Муч продолжал давить. Он назначил себя послом Трампа “без портфеля”. Он провозгласил себя человеком Трампа на Уолл-стрит, хотя, по сути дела, он не был человеком Трампа и как раз выходил из бизнеса на Уолл-стрит. К тому же Муч постоянно контактировал с теми из круга Трампа, кто был готов поддерживать связь с ним.
Вопрос “Что делать со Скарамуччи?” не утратил своей актуальности. Решению этого вопроса способствовал Кушнер: во время предвыборной кампании Скарамуччи непостижимым образом сохранял сдержанность в отношениях с ним, кроме того, зять Трампа постоянно слышал от своих нью-йоркских коллег о неизменной преданности Муча.
Прибус и остальные держали Скарамуччи на расстоянии до июня, а потом, отчасти в качестве насмешки, ему предложили – и, униженный, он вынужден был согласиться – должность старшего вице-президента и главного стратега Экспортно-импортного банка США, государственного учреждения, от которого Трамп давно собирался избавиться. Но Муч все равно не сдавался: после еще некоторого лоббирования ему предложили, по настоянию Бэннона, пост представителя США в Организации экономического сотрудничества и развития. К этой должности прилагалась двадцатикомнатная квартира на Сене, офис сотрудников и – это обстоятельство особенно смешило Бэннона – полное отсутствие влияния или обязанностей.
* * *
Между тем, еще один мучивший всех вопрос – “Что делать со Спайсером?” – каким-то образом оказался приплетен к удручающим последствиям, к которым привела неправильная реакция окружения Трампа на обнародование информации о встрече Дона-младшего, Джареда и русских в июне 2016 года. Поскольку президент во время полета на “борту номер один” фактически продиктовал ответ Дона-младшего на первую статью Times о той встрече, то вообще-то ответственность надо было возложить на Трампа и Хоуп Хикс: Трамп диктовал, Хикс расшифровывала. Но поскольку на президента нельзя было возлагать ответственность за какие-либо неприятности, то и саму Хикс освободили от этого бремени. И, хотя Спайсера демонстративно отстранили от кризисной ситуации, случившейся в Башне Трампа, виновным в этой истории назначили его – именно потому, что из-за сомнений в преданности Спайсера его самого и сотрудников его отдела коммуникаций полагалось удалить с места происшествия.
В этих обстоятельствах считалось, что отдел коммуникаций антагонистически, если не враждебно настроен в отношении интересов Джарванки; Спайсер и его люди не сумели обеспечить им всеобъемлющую защиту и не смогли надлежащим образом защитить Белый дом. Это, конечно же, подводило к одному существенному и очевидному пункту: хотя младшие “первые супруги” Америки были всего лишь сотрудниками администрации, а не частью руководства Белого дома, они рассуждали и действовали так, словно имели самое непосредственное отношение к президентству. Раздражение и растущая досада Джареда и Иванки объяснялись тем, что некоторые служащие Белого дома отказывались относиться к ним как к неотъемлемой составляющей президентской власти. Надо сказать, такое сопротивление Джарванке ширилось и крепло. (Однажды Прибусу пришлось даже отвести Иванку в сторону, чтобы напомнить ей, что официально она всего лишь сотрудница Белого дома. Иванка же настаивала на том, что она не просто сотрудница, а еще и “первая дочь”.)
Бэннон был для Джарванки “врагом народа”; ничего хорошего они от него не ждали. Но Прибус и Спайсер, с точки зрения Джареда и Иванки, – функционеры, а значит, в их функции входило обслуживание целей и задач Белого дома, то есть и Джарванки тоже.
