Зарек умолк, снова вспоминая тот страшный день. Аркус, любовник Карлии, избил его до полусмерти. Зарек с трудом дополз до своей каморки и рухнул на пол, невидящим взором уставившись в стену.
Все тело его раздирала невыносимая боль. Он почти не сомневался, что умирает.
И вдруг дверь распахнулась.
Он поднял глаза. На пороге стоял Феодосии, муж Карлии. Как ни слабо было зрение Зарека, он видел, что лицо старика искажено яростью.
В первый миг он предположил: старик узнал о неверности жены и о той роли, которую играл в ее изменах сам Зарек.
Но все оказалось гораздо хуже.
— Как ты посмел!.. — Феодосий схватил его за волосы и, подгоняя пинками, потащил за собой через всю виллу назад, в покои Карлии.
Он швырнул Зарека в спальню, к ее ногам. Зарек лежал на полу, избитый, дрожащий, залитый кровью, не понимая, в чем провинился.
Он ждал, когда она заговорит.
Госпожа стояла над ним, словно раненая королева. Лицо ее, бледное как смерть, было покрыто синяками; дрожащими руками она куталась в изорванное покрывало, покрытое пятнами крови. Вокруг нее с причитаниями хлопотала служанка.
— Это он тебя изнасиловал? — спросил жену Феодосий.
При этом вопросе у Зарека пересохло во рту. Не может быть! Должно быть, он ослышался!
Карлия отчаянно зарыдала.
— Да, это он, это он! — выкрикивала она сквозь слезы.
Зарек осмелился поднять глаза на Карлию, не веря своим ушам.
После всего, что он для нее сделал… После того как пытался ее защитить… Как она может?
— Госпожа!..
Но Феодосий прервал его пинком.
— Молчать, пес! — Затем он повернулся к жене: — Говорил я тебе, надо было оставить его в выгребной яме! Теперь видишь, что бывает, когда жалеешь таких тварей?
И Феодосий позвал стражу.
Зарека передали властям и отправили под арест. Он кричал, что невиновен; но римский суд придерживался презумпции виновности, особенно когда речь шла о рабах.
Слово раба ничего не значило против слова его госпожи.
Неделя ужасающих пыток, и Зарек признал свою вину.
Он признался бы в чем угодно, лишь бы прекратить свои мучения.
Никогда он не испытывал такой боли, как в эту страшную неделю. Даже жестокость отца не могла сравниться с инструментами римского правосудия.
Затем свершился суд, и он, девственник, ни разу в жизни не прикоснувшийся к женщине, был приговорен к смерти за насилие над своей госпожой.
— Меня вытащили из камеры, привязали к телеге и повезли по городу, — рассказывал он хриплым шепотом. — Весь город собрался, чтобы на меня посмотреть. Люди плевали в меня, бросали огрызками и тухлыми яйцами, обзывали всеми бранными словами, какие только можно себе вообразить. Наконец мы приехали к месту казни. Солдаты сняли меня с телеги и попытались поставить посреди толпы. Но стоять я не мог — в тюрьме мне сломали обе ноги. Я едва мог удержаться на четвереньках, а толпа начала забрасывать меня камнями. Знаешь, я до сих пор чувствую, как со всех сторон на меня сыплются камни. До сих пор слышу голоса, кричащие мне: «Умри! Умри!»
Слушая этот рассказ, Астрид задыхалась от горечи и боли.
— Зарек, мне так тебя жаль! — прошептала она.
— Нечего со мной сюсюкать! — тут же ощетинился он.
Она прильнула к нему, поцеловала в щеку.
— Что ты! Я никогда не решилась бы сюсюкать с таким сильным человеком, как ты.
Он попытался отстраниться, но она его не отпускала.
— Я совсем не сильный.
— Нет, ты очень сильный! Иначе ты не вытерпел бы всю эту боль… Я всегда чувствую себя одинокой; но по сравнению с тобой — это… это…
Кажется, он немного расслабился. Астрид жалела о том, что сейчас его не видит. Не может прочесть те чувства, что отражаются в его черных, как ночь, глазах.
— Знаешь, на самом деле я не сумасшедший.
— Разумеется, нет! — улыбнулась она.
Он тяжело, устало вздохнул.
— Почему ты не уехала с Джессом? Сейчас была бы в безопасности.
— Если я покину тебя, не завершив суда, Судьбы тебя уничтожат.
— И что с того?
— Зарек, я не хочу, чтобы ты умер.
— Ты постоянно это повторяешь, но я так и не понимаю, зачем тебе моя жизнь.
Затем, что я тебя люблю. Эти слова комом застыли у нее в горле. Хотела бы она набраться смелости проговорить их вслух! Но понимала: такого признания Зарек не примет.
Любовь — не для ее Прекрасного Принца.
Он просто зарычит и оттолкнет ее, ведь в его мире любви не существует.
Он не понимает, что это такое.
Поймет ли когда-нибудь?
Как хотела Астрид обнять его. Утешить.
Но больше всего — хотела его любить. И эта мысль приносила ей странное чувство — почти невыносимую горечь, смешанную с пьянящим счастьем.
Позволит ли когда-нибудь Зарек ей — или кому угодно еще — полюбить себя?
— А что мне сказать, чтобы ты поверил? — спросила она в ответ. — Скажу, что ты мне дорог, — ты рассмеешься. Скажу, что люблю тебя, — ты в гневе уйдешь. Скажи сам: почему я не хочу, чтобы ты умер?
Она почувствовала, как заходили у нее под пальцами желваки на его щеках.
— Лучше бы ты уехала с Джессом, принцесса. Не нужно тебе было со мной оставаться.
— Быть может, и не нужно. Но, Зарек, я хочу быть с тобой!
Зарек изумленно заморгал. Никогда в жизни ни от кого не слышал он таких прекрасных слов!
Астрид не переставала его поражать. Теперь между ними нет никаких секретов. Все начистоту. Она знает его так, как никто другой.
И он ей не отвратителен?!!
Нет, он не в силах этого понять!
— Даже я сам чаще всего не хочу быть с самим собой! Почему же ты?..
Она шутливо толкнула его в плечо.
— Честное слово, ты как трехлетний ребенок: почему да почему! Почему небо синее? Почему солнце светит? Зарек, бывают вещи, суть которых трудно объяснить. Они просто существуют. Принимай их как есть.
— А если не могу?
— Тогда у тебя проблемы посерьезнее Таната, идущего по твоим следам.
Зарек задумался. Сможет ли он принять то, что предлагает ему Астрид?
Осмелится ли?
Он не умеет дружить. Не умеет веселиться. Не умеет смеяться.
Черт побери, а что он вообще умеет? Две с лишним тысячи лет от роду — и такие пробелы в знании жизни!
— Скажи мне, принцесса. Только честно. Какой приговор ты мне вынесешь?
