Вокруг в бешеной скачке неслись лошади, из-под копыт летели комья грязи, а взошедшая наконец луна освещала картину полного разгрома вражеского лагеря.
Теперь Глеб увидел, что ловушка, в которую они так глупо попались из-за его беспечности и легковерья, совсем не так многочисленна, как казалось при осмотре лагеря со стороны.
Всего с полсотни человек поджидали их здесь, все остальное — ложные костры, палатки, коновязи — оказалось искусно построенной бутафорией. Ловушка тщательно готовилась и была рассчитана именно на них, в этом теперь не осталось ни малейших сомнений. Кто атаковал лагерь, кто их выручил в решительную минуту — с выяснением этого Глеб решил подождать.
Сейчас самым важным было не упустить командира войска, организовавшего здесь засаду, человека, знавшего о них все.
Глебу очень хотелось выяснить, из какого канала их враги получили такие подробные сведения, к тому же у шатра, когда его полог распахнулся, Глеб успел заметить, что кристалл на рукоятке меча вспыхнул зловещим красноватым огнем.
Командир этого отряда принадлежал к высшим приближенным Манфрейма. Захват такого человека был для них необычайно важен. Очень может быть, что в случае удачи станут возможны даже переговоры об обмене Брониславы.
Глеб решил сделать все от него зависящее, чтобы добраться до шатра, прежде чем человек со шрамам на лице успеет скрыться. Но сначала ему пришлось избавиться от двоих, наиболее серьезных из напавших на него противников.
Эти двое, единственные, кто не испугался неожиданной кавалерийской атаки, хоть и одетые в доспехи русичей, на самым деле были десантниками. Глеб понял это почти сразу по характерным приемам современного рукопашного боя. Он хорошо знал, где именно обучают таким приемам, но, к счастью, его меч в ближнем бою давал колоссальные преимущества. При этом численное превосходство противников практически не имело значения, поскольку они почти сразу же оказывались обезоруженными.
Меч без всякого сопротивления, легко, как тростинки, рассекал наконечники копий, лезвия мечей и толстенные боевые палицы, направленные в его сторону. Очень скоро вокруг Глеба образовывалась мертвая зона.
Панцири или защитные скафандры — мечу было все равно, словно они были сделаны из картона.
Иногда Глебу даже казалось, что в наиболее опасные моменты меч сам ведет его руку, точнее направляя удар.
Вот и сейчас лишь на секунду мелькнуло перед ним перекошенное от боли лицо последнего из нападавших.
В этом странном бою Глебу не приходилось даже отражать ударов, лезвие просто следовало в нужное место, сметая на своем пути любые преграды. Мертвое пространство вокруг все увеличивалось, перед ним уже расступались и свои, и чужие.
Прорвавшись сквозь заслон стражи, прикрывавшей шатер военачальника, Глеб в считанные мгновения вновь оказался у входа.
И все-таки он опоздал. Дико заржала с ходу рванувшая в галоп лошадь, унося на себе во тьму человека, которого он так жаждал догнать.
Глеб, не желая признавать неудачу, схватил за уздечку какого-то потерявшего седока коня и бросился в погоню.
Но жеребец оказался с норовом, он не захотел подчиняться воле незнакомого человека, и вскоре Глеб, потеряв из виду своего врага, остался один в ночном поле.
Как только схлынуло напряжение схватки, прекратилась погоня, на Глеба навалилась ставшая уже привычной безмерная усталость. Та самая, что обрушивалась на него всякий раз, как он вновь вкладывал в ножны обагренный человеческой кровью меч.
Перестав укрощать строптивого жеребца, Глеб отпустил поводья, и конь, предоставленный сам себе, медленно побрел обратно к лагерю.
Где-то в стороне резко и пронзительно кричала ночная птица, от жеребца несло потом и кровью — привычные запахи схватки навалились на него вместе с невеселыми мыслями.
Он думал о том, что попал в какой-то заколдованный порочный круг, из которого не было выхода.
Одна погоня следовала за другой, одна рукопашная схватка сменяла другую, и впереди не виднелось ни просвета, ни выхода.
Цель он потерял. Цель, ради которой оказался в мире далекого прошлого. Крушинский говорил об истоках, о поисках причин тех бед, что обрушились на его родину, но все это только красивые слова. Юрий тоже плывет по течению, и его уносит бурный поток событий в неведомое будущее, и сил едва-едва хватает лишь на то, чтобы оставаться на плаву.
Он стал хранителем Влесовой книги, он дал клятву самому себе доставить ее к истоку, к тем, кто вырубил на ее страницах письмена, определившие судьбу целого народа, но, оказалось, даже волхвы не имели к этому отношения.
В еще более глубокую, недостижимую древность отодвинулись истоки, казалось, даже Книга изменила ему…
В который раз безуспешно он попытался позвать ее, настойчиво повторяя в своих мыслях такое знакомое слово «Вел», и ничего не услышал в ответ: ни отзвука, ни тепла.
— Вот возьму и продам тебя! Цену предлагают достойную — вход в манфреймовский замок и тайну его бессмертия.
— И правильно сделаешь.
Что это было? Ответ книги, чужие слова прозвучали в сознании или он услышал всего лишь отзвук собственных мыслей? Даже на это он не в силах был найти ответ…
6
Все трое сидели за длинным столом в том самом шатре, который чуть было не стал для двоих из них смертельно опасной ловушкой.
В центре, держа обеими руками огромный окорок только что зажаренного на костре кабана, восседал князь Васлав.
Он ел сосредоточенно, с жадностью, отдаваясь процессу еды с нескрываемым удовольствием, и, глядя на него, Глеб не в силах был сдержать радостную улыбку.
Он еще не задал князю ни единого вопроса, не желая разрушать ощущение необъяснимого комфорта и безопасности, всегда появлявшееся у него в обществе этого человека, зато Крушинский старался вовсю.
— Объясни, наконец, каким образом твоя помощь подоспела вовремя, откуда вообще ты узнал о нашем походе?
Вытерев свою необъятную бороду от потоков стекавшего по ней жира, Васлав проворчал:
— Это я должен спросить, отроки, как вы смогли отыскать меня в северных княжествах и передать послание?
— Послание? Какое послание? — в один голос спросили Крушинский и Глеб.
Порывшись в карманах своей огромной куртки из грубого домотканого сукна, хорошо защищавшей тело от холода и тяжести доспехов, князь извлек на свет берестяную грамотку и протянул ее Глебу.
Глеб читал ее долго, а потом глубоко задумался, не замечая нетерпения Крушинского. Наконец он проговорил:
— У нас объявился неведомый друг. Никто не мог знать подробностей нашего маршрута, и тем не менее кто-то знал и о нем, и о засаде, и даже о примерном сроке, когда мы можем оказаться в этом районе.
