— Ты можешь противопоставить этому что-нибудь конкретное? Ты можешь что-нибудь предложить? Что-нибудь такое, чего мы не учли, что могли бы сделать и не сделали?
— Да. Мы должны стартовать немедленно — сейчас, когда он этого не ждет.
— Послушай, Юрий, откуда ему может быть известно о времени старта? Только мы с тобой о нем знаем.
— Ты часто говорил мне о своей интуиции, о том, сколько раз она тебя выручала, а сегодня поверь моей: старт надо перенести.
— Ну хорошо. Раз ты так настаиваешь. Теперь давай поспим. У нас в запасе не меньше пяти часов.
Последнюю ночь решили провести в ракете. Глебу удалось заснуть лишь далеко за полночь.
Ему приснился рыцарь в черных доспехах. Он сидел рядом с ним в рубке управления.
— Похоже, у тебя все готово? — спросил рыцарь. — Я надеялся, что ты вовремя остановишься, я предупреждал тебя много раз. Но ты относишься к тем упрямцам, которые готовы пожертвовать жизнью, раз уж они решили перепрыгнуть через пропасть. У тебя нет для этого крыльев. Будь хотя бы реалистом.
Глеб упрямо молчал.
— Ты ведь уже отдал все, что у тебя было. Сначала здоровье в Афгане, потом пожертвовал своей первой настоящей любовью… Ведь ты ею пожертвовал, Глеб, сейчас вы оба могли бы быть далеко отсюда, и только ты виноват в той страшной судьбе, которая выпала на долю твоей любимой. Скажи мне, хотя бы раскаяние ты чувствуешь?
Глеб честно прислушался к себе и не ощутил ничего, кроме той последней, скорбной ярости, оставшейся на долю бойцу, вступившему на дорогу мести, на дорогу, с которой не бывает возврата…
— Ты отдал в чужие руки единственную свою драгоценность — Книгу, которую тебе поручено было хранить. Даже ее ты потерял. Скажи же, наконец, хотя бы самому себе, ради чего были принесены все эти жертвы?
И, не дождавшись ответа, рыцарь закончил:
— Ты даже не знаешь, чего ты хочешь. Ты идешь вперед, не думая о последствиях и не видя цели. Ты из породы тех людей, для кого сама дорога является целью. И ты будешь идти так до самого конца.
Не то вопрос, не то утверждение. Впервые в глубоком, бархатном, идущем со всех сторон голосе послышалась некоторая неуверенность.
— Я хочу твоей гибели, — неожиданно для самого себя ответил Глеб.
— Но это бессмысленно. Зло нельзя уничтожить. Оно бессмертно, и все твои усилия тщетны.
— Убирайся! — прохрипел Глеб, не разжимая губ. — Тебе меня не остановить.
И рыцарь исчез. В покрытый инеем незадраенный иллюминатор светила яркая луна. Туман над болотом рассеялся, и в кабину снаружи пробрался ледяной холод, от которого не мог уберечь даже пуховый спальник.
Часы на его руке показывали половину пятого утра. Пора было будить Крушинского и начинать предстартовую подготовку.
11
Их атаковали на высоте пятнадцати тысяч метров, когда Меконг уже прошел верхнюю часть параболической орбиты и начал свое неуклонное движение вниз к намеченной цели. Чем-то он был сейчас похож на тигра, вытянувшегося в воздухе в своем завершающем прыжке на жертву. Теперь его можно было убить, уничтожить, но уже нельзя было прервать его смертоносную траекторию, начертанную законами инерции, скорости и гравитационного притяжения планеты.
Беззвучные облачка разрывов казались совсем неопасными, напоминающими салют. Глеб знал, что это не так, но все еще не мог вызвать в себе знакомое напряжение боя, когда ускоряются реакции, а руки сами собой, в доли секунды, делают то, что нужно.
Не работал ни один локатор, и Глеб не мог представить ни общей картины боя, ни масштаба опасности, им угрожавшей. Мозг сверлила одна-единственная мысль: «Только бы успеть… Только бы увидеть этот проклятый шпиль!» Но до замка все еще было далеко.
— Глеб?! Ты меня слышишь, Глеб? — назойливо звучал в наушниках голос Крушинского. Он что-то предлагал, что-то советовал, но это сейчас не имело значения. Значения имели лишь три черточки в боковом иллюминаторе.
Патрульные ракетные истребители заходили со стороны солнца, потеряв много времени на этот маневр. Если бы они знали, каким примитивным вооружением располагала их беспомощная жертва, они бы не церемонились так долго. Но на экранах их радаров пылала шкала характеристик боевого Меконга. Их компьютеры давно определили параметры цели.
Ракеты типа Меконг внушали уважение любым противникам.
— Чего ты ждешь, черт тебя побери?! — Крушинский почти кричал. Глеб знал, каково ему сейчас в штурманской рубке сидеть перед обзорными иллюминаторами, видеть все и не иметь возможности ничего предпринять. Он знал это и потому ответил, хотя сам Крушинский существовал для него в каком-то другом измерении, а реальными были только нос ракеты, сверкавший перед ним в иллюминаторе, светлые полоски атакующих истребителей и красный рычаг пуска ракетных установок.
— У нас всего четыре залпа, да и те могут быть направлены только вперед. Они еще не вышли на наш курс, и я не могу тратить горючее на маневр разворота к новой цели.
Дело было не в горючем, дело было в том, что все его существо, как и масса его ракеты, были направлены в одно-единственное место — в расширяющееся темное пятно Ралинской впадины, в середине которого, пока еще невидимый, притаился проклятый замок. Он мог думать только о нем и о том, что непосредственно мешало их движению к выбранной цели.
Сопротивление воздуха при их скорости даже на такой высоте не позволяло развернуть ракету, хотя цикл ускорения уже закончился и двигатели молчали.
Они летели по дуге орбиты к той невидимой точке встречи, где через минуту должны были оказаться все три истребителя атакующего звена. И Глеб принял немыслимое без компьютера решение — послать в эту точку свой первый залп. Он решил, слегка притормозив носовыми двигателями, дать возможность боевым ракетам сломать уже предопределенную траекторию Меконга и выйти на перехват атакующим истребителям.
Маневр этот, без точного расчета, почти не имел шансов на успех, но Глеб надеялся этим еще какое-то время удержать атакующих на расстоянии, изображая из себя грозного противника.
Полагаясь лишь на свою интуицию и не столь уж богатый опыт пилота, он, выждав еще секунду, включил на краткий миг тормозные двигатели.
Инерция сразу же бросила Глеба вперед. Страховочные ремни больно врезались в тело. Нос Меконга, как он и рассчитывал, задрался вверх. На какую-то долю мгновения в центре иллюминатора мелькнули истребители атакующего звена, и Глеб мгновенно нажал красный рычаг пуска. С левого бока корпус завибрировал от ракетного залпа.
Качнувшись, Меконг тут же вернулся на прежний курс, и Глеб не мог больше видеть точку, куда ушли его боевые ракеты.
Разрывов он тоже не слышал, зато услышал восторженный вопль Крушинского:
